Расстелил на полу мочало и кудель, очистил от мусора. Порадовался, что много еще осталось материала и не придется лишний раз выходить во двор.
Окна стали совсем черными, теперь, пожалуй, можно и выбраться во двор, чтобы покормить лошадей. Травы в этом году не было, всю повыжгло, и коней приходилось потчевать соломенной резкой, сдобренной отрубями или овсецом.
Шеркей зашел в кладовую, где у него хранился овес, смел веником в кучку рассыпанные по полу зерна, собрал их в ведро. Приоткрыл дверь во двор, огляделся и торопливо зашагал к конюшне. У входа в нее Шеркея будто подтолкнул кто: «Оглянись!» Оглянулся — и остолбенел: из полуоткрытой сенной двери валил густой, клубчатый, темно-серый дым.
— О боже! — И не помня себя вбежал в сени. Дым заполонил всю избу. Сквозь него пробивалось остроязыкое пламя. Горели мочало и кудель.
Поднял ведро, плеснул на огонь овсом, чертыхнулся, со злобой трахнул ведро об пол. Громко ахая, растерянно затоптался на месте. А пламя все разрасталось, набирало силу. Уже горел стол. Длинный красный язык жадно лизал окно, тянулся к потолку. Верхний глазок окна почему-то был выбит, но сейчас ли раздумывать над этим. Не увидел Шеркей и увесистого булыжника, валявшегося на полу среди осколков от лампы. Захлебываясь едким дымом, Шеркей затряс головой, протяжно застонал и, высоко вскидывая ноги, закружился по избе, словно взбесившийся бык, стараясь затоптать пламя. Поняв, что это бесполезно, пробрался к печке, чтобы вытащить из потайного места гашник с деньгами. Кое-как достал, сунул под мышку. В этот миг в нос ударил острый запах жженого копыта: загорелись волосы. Шеркей обхватил голову руками, бросился к выходу. С разбега ткнулся в стену, оторвал руки от головы, на ощупь отыскал дверь, вывалился в сени, зацепился за что-то ногой и упал. Услышал, как где-то рядом крикнули: «Пожар! Пожар!» Хотел подняться, но вдруг почувствовал, что засасывает трясина. Все глубже, глубже… Он открыл рот, чтобы позвать на помощь, но тут же его накрыла с головой черная, как сажа, тина…
Очнулся он во дворе, около лачуги. Кто-то вытащил его из огня и отлил водой.
Кругом толпился народ. Люди выводили со двора скотину. Несколько человек старались выгнать из конюшни каньдюковского вороного, но обезумевший конь никого не подпускал к себе. С громким кудахтаньем, часто взмахивая горящими крыльями, пролетела курица. В вышине кружились розоватые от пламени голуби, которые жили под карнизами дома.
Вернулся Тимрук и закричал диким голосом, забился в рыданиях.
Прибежавший одним из первых Элендей сломал дверь кладовой. Кинулись спасать хлеб, но полыхающая соломенная крыша вместе со стропилами обвалилась, и люди еле успели выскочить.