— Рехмет, рехмет, дорогой. До могилы не забуду, до могилы.
— Это, бог с тобой, можешь и забыть. Главное — помни, что я говорил тебе сейчас.
Зайдя во двор, Элендей сразу же направился к колодцу, достал свежей воды, обнажил до пояса крепко сбитое тело и, пофыркивая, начал мыться. Растерся докрасна жестким холщовым полотенцем.
— Ух, здорово!
— Дай-ка и мне ведерко.
— Обожди! — Элендей повесил полотенце на мускулистую загорелую шею и окликнул сына: — Хамбик, неси ножницы. Дядю стричь будем. А то ходит недостриженным бараном.
— Как знаешь, браток, тебе видней.
Мальчуган принес большие ножницы для стрижки овец. Элендей усадил брата на колоду, рьяно принялся за дело. Волосы, грязные, свалявшиеся, как пакля, поддавались плохо. Шеркей то и дело болезненно морщился. Элендей спешил: жена уже несколько раз торопила к завтраку.
— Терпи. На человека станешь похож. Сейчас ведь всю деревню перепугать можешь. Полосами получается, правда. Но ничего, сойдет… Давай и бороду смахну. Сразу молодым станешь. Такого красавца из тебя сотворю — засмотришься.
— А может быть, не надо? — забеспокоился Шеркей. — Знаешь ведь людей. Скажут, что я в женихи готовлюсь.
— Не скажут. К Шербиге только по ночам не таскайся, — беззлобно хохотнул брат.
— Не напоминай. Как болячка на сердце. Не ковыряй. Прошу.
Из хлева вышел пегий теленок. Подойдя к стоящему у колодца корыту, понюхал розовым носом воду, фыркнул и, высоко взбрыкивая тоненькими задними ногами, помчался по кругу.
— Ишь, как новому хозяину обрадовался! — улыбнулся Элендей. — Возьмешь себе эту телку. По приметам, хорошей коровой должна стать.
— Что? Что? Но ведь ты сам пока живешь кое-как.
— Хорошо ли, худо ли, но перед каньдюковскими окнами с шапкой не стою. А это главное. И тебе того же желаю. Не обижайся только на мои слова. Хотя и говорят: «Дают — бери, бьют — беги», — но надо знать, у кого брать. Иной одной рукой дает, другой дубинку держит. Так-то. У меня бери со спокойной душой. Обеими руками, все отдаю. Как только оградишь двор, так и приведу телку.
Шеркей помылся. Без бороды и усов он казался намного моложе, чем раньше. Лицо его выглядело не таким измученным, из глаз ушла растерянность.
«Ничего, отойдет, — обрадованно подумал брат, оглядывая его с ног до головы. — С норовом мужик. Десять раз бей — десять раз поднимется. Ручищу чуть не до кости сжег, а умывался — хоть бы поморщился».
— Ты чего же это не вытираешься?
— Не буду, не буду.
— Почему?
— Лучше этак. Люблю, когда водичка на лице, — соврал Шеркей, которому жалко стало нового полотенца, какое ему подал племянник. Он по привычке хотел даже сделать замечание, но вовремя спохватился и прикусил язык.