— Не пойму, не пойму, к чему ты клонишь.
— Тут и понимать ничего не надо. Большой мудрости не требуется. Проще пареной репы. Грудной ребенок разберется. Пришла пора нашей птичке свое гнездышко вить, птенчиков растить деду Шеркею на утеху. А я сватом ее буду. Иль плох?
Элендей приосанился, выпятил, как солдат на смотру, грудь, браво расправил усы.
— Нашел чем удивить!
Шеркей вылез из-за стола, затоптался по комнате. Брат закурил трубку.
— Хватит тебе приплясывать! Садись, выпей со сватом еще ковшичек-другой.
— Любишь, любишь ты язык чесать да зубы скалить. Тогда приходил, наплел такого, что сердце перевернулось. Теперь вот опять, опять…
Шеркей неловко опустился на стул, собрал со стола крошки, начал скатывать их в шарик.
— Заладил одно: в прошлый раз, в прошлый раз. Плюнуть на то надо.
Элендей хотел смачно плюнуть, но, покосившись на Незихву, проглотил слюну.
— Забудь о том разговоре. Теперь все уладится. Посмотри, как мы с Незихвой живем. Дай бог каждому! А почему? Потому, что по любви поженились. Вот так и Сэлиме замуж выйдет. Да не маши ты ручищей. Не шучу я.
Шеркей сунул в рот хлебный шарик, проглотил, не разжевав. Потом подозрительно осмотрелся, хотя хорошо знал, что в доме только свои. Наклонившись к брату, еле разжимая губы, спросил:
— От чьего же, от чьего же имени ты оказываешь нам честь, честь, дорогой сват?
— Жених что надо! Такой же, как мы с тобой. Нашего, крестьянского, ржаного роду-племени. Руки золотые. Сердце тоже. И лицом и всем прочим удался. А в Сэлиме души не чает. И она в нем! Плохо разве?
— Ну хватит, хватит плести околесицу, зубы заговаривать. «Жених, жених, души не чает!» Нет такого у моей дочери!
— Нет, говоришь? Есть, браток! Голову даю на отсечение!
— Кто же это, кто?
— Тухтар.
Стул с грохотом упал, со стола скатились два огурца, опрокинулась солонка, вокруг ковша затемнела лужица пива.
— Ты, ты шути-шути, да не зашучивайся! — взвизгнул Шеркей на всю избу. Шевеля губами, глотая воздух, как выброшенная из воды рыба, он долго не мог отдышаться. Ему казалось, что его ошпарили крутым кипятком.
— Да сядь ты, сядь! Скачешь, будто кузнечик. Разве так со сватом говорят? Грешен — люблю пошутить, но сейчас истинную правду говорю. Голову на плаху готов положить.
Шеркей бестолково заметался по избе, опрокидывая попадающиеся на пути вещи. Он весь дрожал. До чего дошел Элендей! Насмехается, издевается над старшим братом ради своей утехи. Какую забаву нашел! Что ему сделал Шеркей плохого? Что? За что такие оскорбления? Не может же Элендей говорить такое всерьез? Не может! Тухтар, сирота, бывший пастушонок — и вдруг зять Шеркея! Засмеют ведь люди, животы надорвут до грыжи.