– Он пришел арестовать тебя или меня? – спросил Пит.
Маккласки повернулся к нему:
– С какой стати, сэр? Зачем мне кого-то арестовывать? Разве Мэьтю совершил что-нибудь противоправное?
Пит закрыл и открыл глаза, сначала один, затем другой, скривился, словно кто-то сознательно неправильно истолковал его слова. Мэтью ободряюще сжал его руку.
– Он выстрелил ей в глаз, – прохрипел старик.
Поставив завтрак в духовку, Селеста собралась уходить.
– Крикните, когда понадоблюсь, мистер Мэтью, – промолвила она, и Маккласки заметил в ее речи карибский выговор. – До тех пор буду ждать в своей комнате. – Ее голос затих в коридоре, а затем послышался стук шагов на лестнице.
– Пит, меня за это уже арестовывали, – сказал Мэтью. – Я сидел в тюрьме, ты что, забыл? Сам же два года каждый месяц приходил меня навещать и ни разу не пропустил.
Старик начал возмущаться и ударил по столу ладонью.
– Не мог я такого сделать. Не мог. – Его пальцы щупали бороздки древесины, словно он хотел прочитать, что в них написано, но, не обнаружив слов, покачал головой и закрыл глаза. – Мэтью, тебе восемнадцать? Нет. – Старик втянул воздух и глубоко задышал.
Маккласки понял, что он уснул – дыхание стало неровным. Мэтью осторожно положил его руку на стол, помешал кофе и посмотрел на детектива.
– В последнее время Пит все больше путается.
Маккласки провел ладонью по щеке, ощутив небритую утром щетину.
– У вашего отца Альцгеймер?
– Да, – кивнул Мэтью. – Только он мне не отец. Пит – мой друг.
Маккласки показалось, будто его разыгрывают, но в то же время он не был уверен, что сидящий рядом человек склонен шутить.
– Мой дед болел тем же, – произнес он. – Мы с сестрой были маленькими и думали, что это забавно. Надевал одежду задом-наперед, выходил к завтраку в майке-«алкоголичке», блистая седыми волосами на спине. Однажды потерялся, когда отправился покупать газету, стучался в чужие двери и обвинял открывших ему, что они забрались его ограбить. Кричал на всю улицу, и отцу приходилось бежать на выручку. Мы же с сестрой полагали, что это веселые шутки. Несмышленые дети, что мы тогда знали? Теперь я, конечно, поумнел, но слишком поздно. Поэтому сочувствую вам, Мэтью.
В воздухе по-прежнему витал аромат бекона – пытка похуже, чем в иракской тюрьме Абу-Грейб. Маккласки покосился в окно: на озере позади дома весельная лодка, в саду не менее сотни деревьев. Он потер ухо.
– Вот что, Мэтью, утром мы погорячились, и я вам благодарен, что вы пригласили меня. В ответ буду откровенным: у меня к вам всего два вопроса. Задам и уберусь.
– Спрашивайте что хотите, детектив.