– Что скажешь, Хитрюга?
С трудом сглотнув, я скользнул взглядом по рукам Ханны и по кольцу веревки, горевшей, словно удавка на ее шее. А затем, не поворачиваясь, щурясь, посмотрел на ветку Мэтью. Там не было ничего, кроме крови и месива, и кровь уже начала запекаться. Только чернота, сырость и кожа. В левый глаз будто вдавили раздавленную темную сливу.
– Да, – сказал я, стараясь не разреветься. – Она умерла.
Мэтью отшвырнул ветку. Мы не проверили, дышит ли Ханна, не пощупали пульс.
Я постоял еще немного, а затем Мэтью схватил меня за рубашку и, чтобы отогнать наваждение, потащил прочь.
Мы не стали креститься. Не молились за спасение души Ханны.
Вокруг нас повсюду, подобно блинам, высились каменные пласты Свангамских гор. И наши ошибки тоже громоздились одна на другую. Мы даже не разрезали веревки и не уложили Ханну на землю.
Неизвестно, что значит идеальное детство, но до той среды – жаркого желтого дня 1982 года – я думал, что у меня именно такое. Считал, что мои родители счастливы, я расту в лучшем на земле месте, возможно, даже верил в привидения, НЛО, карты Таро и безукоризненность большой бейсбольной лиги.
Мой родной город Росборн находится в девяноста милях к северу от Нью-Йорка – достаточно далеко от ада с его подстерегающими опасностями: свободной порнографией, убийствами ради развлечения и героином под рукой. Но самое прекрасное, что мы имели, – это Свангамские горы, отроги сияющего белого камня, стеной возвышающиеся за северной окраиной города. Для склонного к риску парня не придумать лучшего места для игр.
Там росли смолистые сосны, кусты голубики, над головой летали грифы-индейки. Попадались редкие туристы, но в рабочие дни не встречалось ни души. Больше всего мне там нравилось находиться в жаркие летние каникулярные дни, когда пронизанный зноем воздух непрестанно гудел от насекомых. Я любил ходить на озеро. Говорил Мэтью, что это ледяные пещеры, хотя оно было лишь озером. Воздух над спокойной гладью воды был будто разреженным, особенно на восходе, когда тихо шелестел ветерок.
Помню, там все казалось обесцвеченным, как на старых фотографиях, небо скорее прозрачное, чем голубое, камни в туманном блеске, а наши велосипеды – двух оттенков тускло-оранжевого. В прошлом году мы целое лето, запыхавшись, преодолевали на них эти три мили подъема.
Под широко раскинувшимся горным небом мы могли воображать себя кем угодно: Люком и Бо Дюком[1], Старбаком или Аполло, одиноким ковбоем или индейцем Тонто, играть без тормозов и вдали от скептических взглядов взрослых изобретать новые мальчишеские забавы. Стрельба в цель, олений дозор, Гудини. Мы бродили повсюду – надо было только вовремя успеть домой, чтобы отмыться перед обедом. Но также имели собственную базу – тайное место, куда попадали, продираясь сквозь заросли горного лавра. Там, разбирая брошенные хижины сборщиков голубики, соорудили свой тайный форт. Хранили в нем припасы и жестянки для стрельбы из воздушки, которая видом напоминала винчестер и называлась «Ред райдер» в честь космического ковбоя из комиксов. Такую винтовку показали в кино «Рождественская история». О ней мечтал Ральфи –