— Сиди здесь, я сейчас вернусь — грозно сказал он, взяв со стола посуду. Чеканно и громко он прошагал в сторону кухни. Она застыла над столом. Ей вновь показалось, что все окружающее пространство — вымышленное.
Когда моторщик вернулся, беглянка стояла около окна и вдумчиво смотрела сквозь него, будто пересчитывая кирпичики в противоположной стене.
— Я же сказал сидеть тебе здесь, — пытаясь проявить командорский дух, прикрикнул Сибитов
— Простите, — угрюмо ответила она и подошла к столу.
Он взял ее за запястье руки, и уже вместе, они вышли из столовой общежития. Перед Сибитовым стояло два важных вопроса: вести ли беглянку на допрос и куда ее отправить спать.
Ровно в двадцать один ноль ноль Остапенко были назначены похороны. Так и не дождавшись ответа из главного штаба о родных Захаренко, он приказал всему личному составу придти к местному кладбищу, расположенному за общежитием. Все заботы о похоронах взяла на себя Павла Степановна, одержимая идеей помочь.
Вечер в Черниговской части проходил как обычно: группа Б-19 выехала на вылазку по разбомбленной части города, оставшиеся солдаты — пришли с ужина и слонялись без дела, моторщики занимались своими важными делами. Похороны не сильно выбивали людей из их обычного графика жизни.
В половине девятого все жители части начали подтягиваться к назначенному месту. Там, по распоряжению комендантши уже были выкопаны две двухметровые могилы. Рядом с ними стояли два деревянных креста, сбитых из колышков старого забора. Люди, уже привыкшие к подобным вещам, шли скорее из-за приказа, чем по собственному желанию. Солдаты — зевали, девушки из общежития — минорно обсуждали новые сплетни. Даже Остапенко, сменив нервозность, на более характерную для него, безразличность, шел уверенно и спокойно. Никто из Черниговской части не вспомнил и не пытался вспомнить хотя бы что-то хорошее о жизни тех, чьи тела лежали в простынях рядом с могилами. Когда стрелка часов подошла к девяти, Остапенко приказал закопать двух верных солдат — Захаренко и Марченко.
Вся процедура заняла не больше получаса. За этот короткий промежуток времени, вся часть погрузилась в тишину. Склоки, разногласия и перебранки прекратились, ушли куда-то на второй план. Непонятная война тоже отступила. Про нее забыли все.
Она же сидела вдали от общежития, в инвентарной. Сибитов, зная, что остальные моторщики отправятся провожать в последний путь умерших, привел беглянку именно сюда, подальше от суеты. Как начать допрос — он не знал. Уже десятки беглецов прошли через его заковыристые вопросы, но никто не смог вызвать в его душе, то что вызвала эта молодая девушка — сострадание. Переваливаясь с ноги на ногу на улице, он никак не решался зайти к ней. Сибитов впервые ослушался главного завета моторщиков — не пускать в штаб (пусть и бывшую кладовку) потенциальных врагов. Осознание этого его добивало, но не могло пересилить внутреннее желание помочь беглянке. Он радовался, что сейчас проходят похороны и все те, кто знали его злым и бесчувственным, не видели эту мальчишечью робость. Докурив третью сигарету, он, наконец таки, вошел в инвентарную. Она сидела неподвижно, словно окаменев, в той же позе, в которой он ее оставил. Беглянка потупила глаза на стол, и тяжело дышала.