С его помощью я слезаю с лошади, и тогда бабушка наклоняется и сердечно меня целует.
– Я так рада, что тебя отпустили под мою опеку. Добро пожаловать, дитя. Вид у тебя бледный. Оно неудивительно.
Кэтрин обращается к сэру Уильяму:
– Как так вышло? Мне сказали, что ее привезут в течение месяца. Я сейчас уезжаю в Гринвич.
Спустившись на землю, сэр Уильям кланяется.
– Позавчера стража явилась за ней без предупреждения, – отвечает он. – Таков приказ. Ее светлость так долго ждала освобождения – было бы жестоко и дальше держать ее взаперти. Она бы и дня там больше не выдержала, честное слово. Видит Бог, она заслужила свободу.
На лице бабушки мелькает тень.
– Ты же знаешь, что не свободна? – спрашивает она у меня.
– Что?
– Ее не освободили, – говорит она сэру Уильяму, – а отпустили под мою опеку.
Хорти поворачивается к лошади, чтобы тихо выругаться. Когда мы снова видим его лицо, оно все красное от гнева, в глазах стоят слезы.
– Не освободили? – переспрашивает он. – И кто же дал такой указ… – Сэр Уильям замолкает, чтобы его слова не приняли за речь изменника. – Я думал, ее отправляют к вам как к бабушке, после чего леди Мария будет вольна идти куда пожелает. Думал, вы встретите ее и отведете обратно ко двору.
– Заходите, – говорит бабушка, желая побеседовать вдали от ждущих слуг и слоняющихся по улице людей. Она ведет нас в большой холл, затем поворачивает в сторожку привратника, где мы можем побыть наедине. Там есть стол, стул и подставка для письма. Я опираюсь о стол, вдруг почувствовав себя изможденной.
– Моя дорогая, присядь, – ласково обращается ко мне Кэтрин. – Сэр Уильям, не желаете стакан эля? Или вина?
Сидеть я не могу. Если сяду, за мной захлопнут дверь и не выпустят, так что я продолжаю неуклюже стоять с больной после двухдневного пути спиной, и меня переполняет мучительное чувство страха.
– Не свободна? – с трудом выговариваю я, губы опухли и не шевелятся, будто меня с силой ударили по лицу. – Я думала, меня отпустили.
Она качает головой.
– Ты под моей опекой, как и твой бедный маленький племянник у его бабушки в Ханворте. Но королева не дарует тебе свободу. Мне пришлось пообещать, что я буду держать тебя под домашним арестом.
– Не могу, – вырывается у меня. По лицу текут слезы, я прерывисто всхлипываю. – Миледи, бабушка, я не могу больше находиться взаперти. Мне нужен простор. Я больше не выдержу в маленькой комнатке, будто кукла в коробке. Я этого не перенесу, бабушка. Я умру. Клянусь, умру, если мне не позволят ездить верхом и гулять где захочется.
Она кивает, побледнев. Бросает взгляд на сэра Уильяма.