Вот почему королева казнила Джона Дадли, но пощадила меня. Она прочла мое письмо и поняла, что хоть корона и была наследована мной, но права на нее предъявил он, для своего сына. Она сразу догадалась, что беда была не столько в моем праве, сколько в жадности Гилфорда. Значит, я могла предупредить ее о том, что любой муж будет претендовать на ее власть и что подданные Англии никогда не примут испанского короля. Она правит неполных восемь месяцев, а уже успела разрушить свое положение. Мне жаль ее, но я не испытываю никаких сожалений о том, что мой отец собирает против нее армию. Так тому и быть, и все еретики могут погибнуть.
Я жду часа своего спасения, но он все не приходит. Я жду визита Катерины с рассказом о новостях, но и она не приходит. Внезапно мне запрещают гулять по саду и по плоским крышам строений Тауэра, не объясняя причин.
Дни становятся все темнее, со стороны реки тянет сыростью. Мне и без того не хочется гулять в саду, и я говорю об этом миссис Партридж. Сейчас в саду нет листвы, а трава превратилась в мокрое месиво. Нет нужды запрещать мне это делать. Я становлюсь узницей зимней погоды, а не воли королевы. Миссис Партридж, услышав мои слова, поджимает губы, но ничего не говорит.
Откуда-то со стороны Сити я слышу мужские крики и треск пистолетных выстрелов. Нет никаких сомнений в том, что это мой отец. Это он пришел за мной во главе своей армии. Мои книги аккуратно собраны на столе, а бумаги связаны вместе. Я готова идти.
– Что происходит? – тихо спрашиваю я у миссис Партридж.
Она тихо осеняет себя крестным знамением, словно пытаясь уберечься от неудачи.
– Да простит тебя Господь! – восклицаю я, замечая этот жест. – Что это за непристойные движения рукой ты совершаешь? Неужели ты и правда думаешь, что это от чего-то защитит? Может, стоит просто похлопать в ладоши, это уж точно отпугнет Сатану!
Она смотрит мне прямо в глаза.
– Я молюсь за вас, – просто отвечает она и выходит из моих комнат.
– Что происходит? – кричу я ей, но она закрывает за собой дверь.
Тауэр, Лондон.
Четверг, 8 февраля 1554 года
Ко мне пришел посетитель, Джон Фекенхем, идолопоклонничество которого выдавала длинная кремовая шерстяная ряса, повязанная на поясе кожаным пояском, и белый плащ с капюшоном, который тот сразу же при встрече со мной снял с квадратного раскрасневшегося лица. Ко мне пожаловал монах-бенедиктинец, бедный глупец.
Сначала ему приходится отдышаться после преодоления ступеней, ведущих в мои комнаты.
– Крутые, – умудряется выдохнуть он между жадными вдохами, а затем склоняет голову в поклоне. – Леди Дадли, я пришел поговорить с вами, если вы согласитесь меня принять.