Кропоткин прищурился, растеряв старость и благодушие вмиг:
— Категорически отказываюсь вам советовать. Этот вопрос связан с большим риском для вашей, товарищи, жизни, и только вы сами можете правильно его разрешить.
— Посоветуйте же мне тогда, стоит ли держаться единства с Москвой, с центром, либо действовать в одиночку, не полагаясь на поддержку России?
— На это вопрос, пожалуй, ответить несложно. Я, помнится, уже как-то писал… Да, десять лет назад… — Кропоткин с удовольствием выпил стакан чаю уже безо всякой игры с блюдечком, прищурился в пляску теней за окном, разве только пальцами не шевелил, а выглядел точь-в-точь Корабельщиком, когда тот «смотрел внутрь».
— Всю свою жизнь я стоял за право на самостоятельное развитие каждой народности, — ясно произнес Кропоткин. — Вполне понимаю, какие чувства должны были развиваться в украинском народе по отношению к Российской Империи. Но сейчас Империи нет. И вот что я могу сказать из опыта. Самым страшным поражением было бы образование по всей территории России независимых государств. В них повторилось бы все то, что мы видим в балканских государствах… Отчасти и в скандинавских. На Балканах палку воткни — завтра пойдет виноградом; скандинавы снабжают мир железной рудой превосходного качества. Но то и другое нищая окраина Европы, а почему?
— Почему же? — в один голос воскликнули гости.
— Они малы по сравнению с соседями. Балканские царьки, как и скандинавские парламенты, ищут покровительства у соседних царей. Те же вселяют им всякие завоевательные планы, втягивают их в войны, а тем временем грабят экономически, выдавая на войны кредит. Возвращать же кредиты приходится, как вы понимаете, отнюдь не из царских карманов! Да вы заезжайте ко мне в Дмитров, дом Олсуфьева на Дворянской улице. Разберем библиотеку, нынче все уже уложено. Я вам найду письмо «К украинскому народу», его распубликовали ровно год назад. В том письме все изложено ясно и последовательно.
— Что же, с удовольствием зайдем. Благодарим за приглашение, — Скромный допил блюдечко и тоже отставил его, неохотно выпрямился, взял тужурку.
— Нам пора идти.
Матрос поднялся быстро, вернул на место кобуру, влез в кожанку, попрощался кивком; Кропоткин отметил очень густую синеву глаз Корабельщика. Кивнул матросу — тот вышел. Тогда патриарх посмотрел на Скромного:
— Нужно помнить, дорогой товарищ, что борьба не знает сентиментальностей. Самоотверженность, твердость духа и воли на пути к намеченной цели побеждают все.
И анархист коротко наклонил голову, словно бы козырнул в ответ.