Она свободна! Это главное! И подальше от подполковника! Сама разберется со своими проблемами.
Ливадова уже успела получить сообщение от некоего Громылко Геннадия Александровича. Отклонила, не читая. Потому что увидела того самого председателя комиссии, когда запросила фотографию отправителя.
Женька поморщилась. При мысли о толстом полицейском появлялось ощущение брезгливости. Поначалу девушка чувствовала искреннюю благодарность к комиссии и ее председателю за гражданство, но стоило лишь представить себя на Геннадии Александровиче или под ним, как к горлу натурально подступала тошнота.
Толстяк совершенно не был похож на ее первого мужчину. Владимир Воронцов брал Женьку как хозяин рабыню, чуть ли не против воли. Только и физиологического отвращения к нему не возникало. А в последние разы, стыдно признаться, было даже приятно, она видела звезды. Девушка покраснела.
С Геннадием Александровичем будет по-другому. Будет омерзительно, иначе не скажешь. Женька называла подполковника только по имени и отчеству, а иначе не могла. Школьная привычка лишь так обращаться к старшим. Только имя и отчество Геннадия Александровича вдруг обрели для Женьки значение чего-то донельзя противного. Фу, Геннадий Александрович! Фу-фу-фу!
Намерения подполковника сперва вызывали брезгливость, возмущение и даже злость, а теперь перестали казаться чем-то, на что стоит обращать внимание. На лице появилась ухмылка. Теперь легче, теперь все равно, подкатывал к ней толстяк или нет. Да, не зря говорят, что смех помогает. Ливадова посмеялась про себя над Геннадием Александровичем и его недвусмысленным предложением, и теперь оно никак не задевает. Потому что будто ничего и не было.
Зато Евгения отчетливо поняла другое. Профессия проститутки не для нее, хоть, по словам Киры, жить можно, и жить хорошо. Только таких вот Геннадиев Александровичей будет много: толстых и худых, лысых и волосатых, как обезьяны, и вообще чужих. Женька едва не высунула язык, чтобы поплеваться.
Однако в набитом полицейскими здании, да еще с миллионом камер, так делать нельзя. Вдруг примут на свой счет, и хорошо если отделается легким испугом, то есть штрафом. Ливадова начала понимать, что шаг в сторону в этом фашистском государстве, появившемся на месте России, чреват очень большими неприятностями.
Яна пару раз говорила – мол, прежняя Россия погибла в огне Третьей мировой и катаклизмах Судного дня. Тогда Евгения не придала значения тону, каким это было сказано, и сейчас очень хотелось бы услышать про прежнюю Россию вновь. Появится ли сожаление в голосе помощницы профессора Мартынова?