В салоне автомобиля повисло тягостное молчание. Несколько минут ехали, не произнося не слова. Город за окном начал меняться. Евгения пока не могла сформулировать, что именно изменилось, но определенно чувствовала, что район для неграждан становится иным.
– Давайте свернем на второстепенную улицу, – предложила она.
Хотелось нарушить молчание и заглянуть за фасадную часть двести одиннадцатого. Дмитрий молча повернул руль, говорить он не желал.
– А почему нет беспилотных такси? – Девушка вновь попыталась разговорить таксиста.
Ливадова вспомнила, что уже в ее время активно обсуждали беспилотные автомобили и другой наземный транспорт, пророча его скорое появление. За два с лишним столетия беспилотные такси точно должны были и появиться, и получить массовое распространение, а в Красноярске нет ни одного. Она точно не видела.
Дмитрий взглянул на девушку с неприкрытым изумлением. Он остановил такси на очередном перекрестке, где весьма кстати светофоры светили красным.
– Неужели в школе перестали учить? – произнес он, переводя внимание на дорогу: зеленый вот-вот загорится. – Судный день? Война с машинами? Слышали про такое?
– Конечно.
Ливадова покраснела. Смутилась вовсе не от незнания истории нового мира, а потому что так легко выдает себя. Надо меньше трепать языком.
– Искусственный интеллект запрещен. – Таксист все же разговорился. – В любых формах и видах. Только вот белые вновь начали заигрывать с машинным разумом. Добром эти игры не кончатся, помяните мое слово. Европейцы еще наплачутся, ну а мы после них.
Женька улыбнулась. Мужчинам дай только повод поговорить о политике – сразу перестают быть молчунами. Хотелось рассмеяться, но Дмитрий мог принять это на свой счет. Обидится еще вновь.
– Вы же слышали последние новости? – Он, оказывается, совсем не против продолжить разговор на тему политики.
– Нет.
Женька попыталась прикинуться «блондинкой», которой ничего не интересно. А местность за окном такси претерпела уже явные изменения. Первое, что бросилось в глаза, – это сузившаяся дорога: одна полоса вперед и такая же назад. Высотки домов подступили к проезжей части очень близко. Тротуары потеряли в ширине, теперь от домов до дороги всего метра три либо четыре, не больше.
Казалось, что многоэтажным домам слишком тесно. Они стояли вплотную друг к другу, обычно без зазора, и слишком близко к дороге, отчего возникло ощущение тесноты. Дышать сделалось тяжелее, как будто плотная застройка сдавливает воздух, а он – грудь.
На фасадах домов часто виднелись проплешины – там, где облупилась штукатурка либо отвалилась плитка, где ее выкладывали, или просто кто-то изрисовал стены какой-нибудь пошлятиной и матерными словами.