– Ты готова?
Как только профессор и его помощница покинули дикарку, вновь появилась Литвинова. Вместе с ней теперь прибыли двое автоматчиков. Это было бы смешно, если не взаправду. Ее, Женьку Ливадову, будут выпроваживать сучка-змеюка офицерша и два вооруженных лба. Как будто она хоть чем-нибудь опасна.
Фыркнув для приличия, Евгения последовала на выход. С вещами. Поймала себя на мысли, что нет никакого желания взглянуть напоследок на свое жилье. Она чуть ли не с радостью переворачивала страницу последних нескольких дней своей жизни.
На взлетной площадке у пруда мигали огни, и там уже ждал самолет. Кажется, тот же, что привез из Новосибирска, только без лейтенантика с сальным взглядом.
– Я буду тебя сопровождать до Красноярска, – известила Литвинова, когда подошли к трапу.
– Разве я преступница?
Майор хмыкнула в ответ и так оглядела Женьку, словно та в самом деле опасная уголовница.
– Кто вас, дикарей, разберет, – добавила офицер.
Вместе с ней на борт самолета поднялись и два автоматчика с каменными лицами. Летательный аппарат начал набирать высоту. Женька вдруг увидела Воронцова, он стоял в саду, приложив к глазам ладонь козырьком, и наблюдал за уходящим в небо самолетом.
А Евгению ждал новый незнакомый город в неизвестном ей мире будущего.
Она одна, и ей очень, очень страшно.
Нерв над левой скулой дергался. Андрей оскалился и оглядел исподлобья местность. Церковь почти цела – по меркам нынешнего Ярославля, конечно. Сразу бросается в глаза, что с колокольни сорван каменный шатер крыши, и теперь башня выглядит как обглоданная со стороны неба кость. А в остальном церковь будто и не пострадала: белое здание старинной архитектуры, состоящее как бы из двух отдельных сооружений, вплотную приставленных друг к другу. Над той частью церкви, в виде куба, где над двумя нижними имелось еще одно окно, даже сохранилась башенка с остовом купола. Время и катаклизмы не пощадили лишь его покрытия.
Андрей поморщился. Что засмотрелся-то? Нерв по-прежнему дергается, а предчувствие настоящей опасности никогда не подводило за всю долгую, как казалось Ливадову, жизнь. Когда вот так дергается под глазом, значит, задница близко. Их капитан любил говорить – мохнатая такая, большая задница.
Площадь, окруженная зарослями и развалинами, пока тиха. Зато в церкви кто-то есть. Андрей шкурой чувствовал на себе чужой взгляд. Смотрит, гад, из темного оконного проема за ржавой решеткой.
– Сними. – Андрей вцепился в ошейник и с неприкрытой злостью посмотрел на беззаботно ухмыляющегося Рамиреса.