Судя по всему, «человек хороший» тоже остался доволен этой встречей. Сергей Тимофеевич Коненков не ограничился глиняным бюстом сказительницы и вскоре вырезал из цельного полутораметрового ствола «Вещую старушку» с узелком и посохом в руках. Вся в морщинах, с пронзительно лукавым взглядом распахнутых глаз, она словно вышла из дремучего леса и о чем-то задумалась… Это, несомненно, один из лучших женских образов в русской скульптуре.
Удивительный факт: в замысел скульптора неожиданно вмешалась природа, доказав, что тоже имеет право на вымысел. Закончив работу, Коненков отнес ее в дальний холодный закут и накрыл сырой холстиной. Спустя несколько месяцев, войдя в мастерскую, Сергей Тимофеевич буквально застыл от изумления: на сказочной «Вещей старушке» выросли три огромных гриба — два на темени и один на плече. Они так вписались в композицию, что стали продолжением авторского замысла. Скульптор сфотографировал эту сказку, а грибы срезал и загипсовал на память.
С сумой и посохом
Хорошо бы собственным домом зажить, да внуки еще малосильны — не выдюжат. Вот это и заставляло ее оставаться в семье зятя. «Бабкины гонорары» пробуждали в нем хищное внимание: все спрашивал, кому она свои капиталы отпишет. Да и безлошадный он нынче, а это, по-деревенски, вроде как и не мужик. Марья Дмитриевна слишком доверчива и полна желания делать людям только приятное. Кто попросит в долг — никому отказа нет: «Бери, бери, бажоный! У меня деньги шалые…» Привезенные из поездок вещи постепенно перекочевывали в чужие сундуки.
— Проведет свое богатство, непременно проведет! — шептали Озаровской соседи-доброхоты. — Опять будет кусочки просить.
Но чем могла помочь Ольга Эрастовна? Научить бабушку бережливости, кротовой расчетливости, умению извлекать выгоду из людских отношений? Можно ли ждать этого от «народной артистки», от широкой натуры? Да и что может сравниться с великой радостью давать и дарить, когда ты всю жизнь только надрывался и просил!..
Тяжкая жизнь наступила для Марьи Дмитриевны в годы гражданской заварушки. И все по вине зятя. Нальет зенки в кабаке, наорется, напляшется — и давай пугать ребятишек. А утром, как проспится, сразу к ней: давай, бабка, на опохмелку! И так к нему, и эдак — с крестом и молитвой: «Образумься, Кирилл, пожалей себя и деток! Не ровен час по миру пойдут». Да куда там! Чуть что не по нраву — сразу кулак с матерщиной. И не столько пьет, сколько куролесит и измывается. Потом и грозить стал, аспид: «Неча у меня тут кости греть, старая брякалка! У нас у самих пять ртов…» Недаром мужики его Когтем прозвали.