.
Особенно страдал Акимов. Он медленно, мучительно, неотвратимо умирал на больничной койке, терзаясь мыслями, что все это его вина, ведь именно он нажал роковую кнопку, и никак не мог понять, почему все пошло настолько не так. Жена видела его в последний раз за день до смерти. «Пока мог говорить, он все время повторял отцу и матери, что все делал правильно, – пересказывает ее слова Григорий Медведев в “Чернобыльской тетради”. – Это его мучило до самой кончины… [В мое последнее посещение] он уже не мог говорить. Но в глазах была боль. Я знаю, он думал о той проклятой ночи, проигрывал все в себе снова и снова и не мог признать себя виновным. Он получил дозу 1500 рентген, а может быть, и больше, и был обречен. Он все более чернел и в день смерти лежал черный как негр. Он весь обуглился. Умер с открытыми глазами»[203]. Это было 10 мая, погожий весенний день. Вслед за Акимовым быстро ушли и другие: сначала пожарные, а потом операторы – те, кто облучился сильнее всех. Двадцатишестилетний Леонид Топтунов умер 14-го. Дятлов провел в больнице полгода, но остался в живых[204].
Доктор Орлов, которому исполнился сорок один год, – он был вторым из медиков, кто прибыл в Чернобыль, – тоже провел последние дни в Шестой клинике. «Когда я увидел Орлова впервые, у него уже были все признаки тяжелой лучевой болезни, – вспоминает Роберт Гейл в своей книге “Чернобыль: Последнее предупреждение”. Гейл – американский врач, который вместе с советскими коллегами боролся за жизнь самых безнадежных пациентов Шестой клиники. – Все лицо в черных герпетических волдырях, десны – в белых кандидозных струпьях, похожих на соцветия дикой моркови. Потом за несколько дней с него сошла кожа, а десны стали цвета пожарной машины – как сырая говядина. Тело покрыто язвами. Кишечные мембраны разрушились, и у него началась кровавая диарея. Для облегчения боли мы вводили морфий, но и тогда, в бреду, он испытывал сильнейшие страдания. Природа радиационных ожогов такова, что они не излечиваются, а, наоборот, становятся хуже, поскольку старые клетки отмирают, а новые из-за поражения воспроизводиться не могут. Ближе к концу Орлов стал практически неузнаваем, и, когда через несколько дней после катастрофы он умер, его смерть показалась благословенным избавлением»[205].
В общей сложности после катастрофы около ста тысяч человек прошли обследование, восемнадцати тысячам из них потребовалась госпитализация. Потребовались совместные усилия тысячи двухсот врачей, девятисот медсестер, трех тысяч интернов и семисот студентов-медиков – все посменно работали, чтобы обеспечить им круглосуточный уход