.
Мир какое-то время оставался в полном неведении о том, что произошло. Но утром в понедельник 28 апреля (по совпадению, я пишу эти строки как раз 28 апреля) датчики радиационного контроля на проходной шведской АЭС Форсмарк – в тысяче с лишним километров от Чернобыля, – когда через проходную шел инженер Клифф Робинсон, вдруг сработали. «Первое, что пришло в голову: началась война и где-то сбросили атомную бомбу, – говорит Робинсон. – Либо авария случилась на Форсмарке, мы перепугались»[207]. Со станции эвакуировали большую часть персонала – около шестисот человек, – а оставшиеся специалисты тут же занялись поисками утечки. Анализ изотопов из воздуха показал, что источник, к счастью, – не бомба, а реактор. Изучение траектории радиоактивных частиц, проведенное шведским Институтом метеорологии и гидрологии, выявило, что летят они с юго-востока, с территории Советского Союза. Посол Швеции в Москве позвонил в Государственный комитет СССР по использованию ядерной энергии, но ему ответили, что комитет никакой информацией не располагает. Другие министерства, куда были направлены запросы, тоже заявили, что им неизвестно ни о каких авариях. К вечеру финские и норвежские станции мониторинга тоже обнаружили в атмосфере высокое содержание радиоактивных частиц[208].
Шила в мешке не утаишь, и советскому руководству ничего не оставалось делать, кроме как скрепя сердце признаться миру: мол, да, авария имела место. По московскому радио передали краткое уклончивое сообщение: «На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария. Поврежден один из реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия». Отказ обнародовать подробности, кроме воспринятой с недоверием информации о двух жертвах (которая, впрочем, на тот момент соответствовала действительности), породил на Западе множество домыслов. Информационное агентство «Юнайтед Пресс» со ссылкой на сомнительный киевский источник, близкий к местным спасательным службам, опубликовало новость о двух тысячах погибших, и все ее подхватили. «Восемьдесят человек скончались на месте, – передало агентство, – и около двух тысяч умерло по дороге в больницу»[209]. Газета «Нью-Йорк Пост» решила переплюнуть коллег и 2 мая опубликовала нелепую и провокационную передовицу под заголовком «Массовая могила для 15 000 жертв»[210].
Когда разобрались с эвакуацией Припяти, все внимание было вновь сосредоточено на двух задачах: потушить реактор и прекратить выброс продуктов распада из активной зоны. Легко сказать, конечно, но комиссия пользовалась полномасштабной правительственной поддержкой, а это означало, что в ее распоряжении были любые необходимые ресурсы. Вертолетчики – а некоторых из них даже отозвали с афганской войны – совершали постоянные облеты четвертого энергоблока и сбрасывали мешки с песком в плавящийся кратер. Самая первая бригада по наполнению этих мешков состояла из трех человек: два замминистра и генерал-майор ВВС Антошкин. «Быстро упарились, – вспоминал заместитель министра энергетики и электрификации СССР Геннадий Шашарин. – Работали кто в чем был: я и Мешков – в московских костюмах и штиблетах, генерал – в парадном мундире. Все без респираторов и дозиметров»