. Анализируя впоследствии дело, Карпан одним предложением описал однобокость процесса (восклицательный и вопросительный знаки авторские): «В обвинительном заключении [дефекты] характеризуются всего лишь как некие “присущие реактору особенности и недостатки”, сыгравшие в развитии аварии опять же некую непонятную “свою роль” (!?)»
[280].
В конечном счете судья объявил, что «на АЭС создалась атмосфера бесконтрольности и безответственности», и признал всех шестерых виновными в аварии[281]. Суд определил, что персонал не получил достаточной профессиональной подготовки; проверки безопасности не проводились; программа испытаний не была проработана; действия руководства не проходили согласования за пределами станции; те, кто утвердил испытания, не ознакомились как следует с программой или не смогли выявить проблемы; в частности, к аварии привело нарушение инструкций Дятловым; Брюханов скрыл от московского руководства масштабы аварии. И, пожалуй, самое главное – руководство станции не смогло ввести в действие план мероприятий по защите населения, и в результате тысячи людей получили гораздо большие дозы радиации, чем это было необходимо[282]. Брюханов и Фомин как самые старшие по должности получили по десять лет, Дятлов – пять, Коваленко и Рогожкин – по три года, и Лаушкин – два. Брюханова и Дятлова – который позднее написал книгу, где изложил свое видение ситуации и всю вину возложил на конструкторов реактора, – выпустили досрочно по состоянию здоровья из-за вызванных облучением заболеваний. Главного инженера Николая Фомина в 1990 году признали невменяемым и перевели в психиатрическую больницу. В это трудно поверить, но после выздоровления он стал работать на Калининской АЭС неподалеку от Москвы.
Я убираю свой тяжеленный «Никон» и ставлю рюкзак на крышу – надоело разглядывать это невероятное место через видоискатель, хочется просто посмотреть глазами. Вечная история: годами лазаешь по заброшенным зданиям, делая снимки, потом понимаешь, что толком-то и не видел ничего, полностью сосредоточившись на поисках лучших кадров в объективе. В эту поездку я сознательно стараюсь найти баланс между съемкой и впитыванием того, что меня окружает. На еще один объект времени у нас нет, и я лучше проникнусь картинами, звуками и запахами, чем буду в эти последние минуты лихорадочно носиться туда-сюда как угорелый.
Крыша четырехэтажной школы расположена ниже соседних зданий и деревьев, так что ничего вокруг особо не увидишь. Теплица с чудом уцелевшим стеклянным покрытием, бесчисленные деревья, россыпь заурядных, медленно крошащихся многоквартирных домов. Здесь царит безмятежность – я слышу лишь шуршанье листвы и тихие, но несмолкающие удары далекого сваебоя-колокола. Мы с Кейти сидим молча, стараясь максимально продлить момент, но скоро – гораздо скорее, чем хотелось бы, – нам уже будет пора идти.