Еще стояла ранняя утренняя прохлада, когда Пудинг поставила чайник на плиту. Было зябко – ночные температуры за последние дни упали на несколько градусов. Скоро сентябрь. Долгое лето наконец закончилось. Плиточный пол кухни холодил босые ноги. Пудинг подошла к задней двери коттеджа Родник и посмотрела вдаль, где на противоположной стороне долины сквозь небольшую дымку виднелась Усадебная ферма. Поля теперь выглядели золотыми – даже пастбище, чертополох стал коричневым и скукожился. Ягнята по росту почти сравнялись со взрослыми овцами и были слишком заняты едой, чтобы резвиться и прыгать. Листья конского каштана стали бурыми по краям.
Зашипел чайник. Доктор Картрайт вышел из уборной в дальнем углу сада и посмотрел на часы. Потом Пудинг услышала, как мать встала с кровати и начала одеваться. Донни копался в огороде, где последние бобовые стручки стали толстыми и жесткими, а листья латука пожелтели и юбочкой свисали вокруг стеблей. Вернувшись из тюрьмы, брат начал усерднее помогать Луизе по хозяйству. Он перестал ходить на фабрику и проводил больше времени дома.
– Пудинг, как ты спала? – спросил отец, поцеловав ее в щеку.
– Спасибо, хорошо, – отозвалась она. – Чашечку чая?
– Боюсь, нет времени. Я обещал, что первым делом зайду к мистеру Лонгу, а он очень рано встает.
С тех пор как Донни оправдали и отпустили домой, у доктора стало больше пациентов. С него словно сняли проклятие, и люди чувствовали себя наивными простофилями из-за того, что поверили в виновность Донни. Доктор взял саквояж, стоявший у двери, похлопал себя по карманам, проверяя, при нем ли очки, и улыбнулся дочери.
– Счастливо оставаться, – произнес он. – Я вернусь к обеду.
К тому времени, как Луиза спустилась вниз, тревожно теребя пуговицы своей кофты, Пудинг уже накрыла стол, и они с Донни уплетали завтрак.
– Я опоздала, простите, – извинилась Луиза.
– Это совсем не важно, мама, – откликнулась Пудинг.
Пальцы у Донни были перепачканы в земле, и он слизывал прямо с них апельсиновый джем. Шрам на голове был таким же ужасным, как раньше, и ему снова снились кошмары, но он был дома. Луиза теперь все чаще впадала в прострацию, и все реже бывали у нее моменты просветления, достучаться до нее стало почти невозможно. Но все четверо снова были вместе и не собирались расставаться. И это, как считала Пудинг, делало остальное вполне приемлемым. Спускаясь вместе с Донни, спокойно шагающим рядом, с холма по дороге на работу, Пудинг спрашивала себя, сколько раз ей еще осталось совершить такое путешествие. Ирен Хадли выставила Проказницу и Барона, лошадей Нэнси и Алистера, на продажу, а престарелый Хохолок вряд ли сумеет продержаться еще одну зиму. Оставались только Данди и Робин, а уход за ними не требовал присутствия на ферме конюха в течение целого дня.