Я в ответ изображала максимально возможное восхищение во взгляде.
– Коник…
Коника перекосило.
Я практически видела, как в его голове носятся и сталкиваются пафосные мысли в стиле «Я, древний и прекрасный властелин вод, такой-то и такой-то, награжденный Неблагой Королевой за юбилейное количество утопленников! Как ты, смертная, смеешь меня коником называть?»
А у смертной в глазках лишь восторг, а на лице крайне дебильное восторженное выражение.
– Красивый-то какой!
Водная скотина, очевидно, была самовлюбленной дальше некуда, так как в больших глазах появилось удовлетворение и он крутанулся кругом, позволяя оценить себя со всех сторон. Старайся, старайся… я прекрасно знаю, как ты выглядишь в истинном виде.
Я встала и двинулась вперед, по дороге, якобы случайно пнув корзину с зерном. Она покачнулась и опрокинулась, рассыпая по траве золотистые зернышки.
Конь уставился на них так завороженно, что я даже пожалела несчастного. Сейчас не средние века, и келпи не спешат задабривать. Вот и живет несчастный, перебиваясь с человечины на рыбку. Страдает, наверняка. А он же, как ни крути, – лошадь!
– Хочешь? – ласково спросила я и, зачерпнув горсть зерна, со внутренним содроганием протянула руку к коню. – Кося, кося, кося…
«Косю» снова перекосило. Сюсюканье ему явно не нравилось, но голод, как известно, не тетка, потому приходилось быть лапушкой.
Было страшно. Очень страшно, кошмарно страшно. Хотелось пнуть корзинку еще раз, чтобы полетела и вписалась прямо в чувствительный бархатный нос, и, завывая, рвануть вверх по холму. Вот тварька удивится-то!
Представив себе на миг картинку, я даже улыбнулась, и, судя по всему, это окончательно успокоило лошадку. Он потянулся к моей ладони и осторожно, одними губами собрал с нее подношение.
Я выдохнула. Все же лишиться руки очень не хотелось, но, видимо, кельпи пришел к выводу, что целый человек это лучше, чем его кусочек, потому был терпеливой и ласковой коняшкой.
Осторожно погладив бархатные ноздри и с содроганием заметив нехилые такие клыки в лошадиной пасти, я провела рукой по его морде, заглядывая в глубокие, искристые глаза. Нельзя смотреть так вот на фейри. Потому как это настолько чарующее, прекрасное зрелище, что хочется любоваться им вечно. Сначала… А после хочется сдохнуть во славу потусторонних красавцев, завещав им все интересующие их органы. В данном случае разве что кроме печени. Не любят кельпи печень. Гурманы, чтоб их!
Конь встряхнулся и, разорвав зрительный контакт, потянулся к корзинке с зерном и начал проворно поглощать овес.