В полдень прибежала Агафья, вызвала его наружу и стала рассказывать, что Маланья рыдает и говорит всем, что Федора хочет увидеть. А к ней-то не пускают никого.
— А нужен ты ей, повиниться хочет, — выпалила она. — Забыла вчерась покаяться, что тебя все злила да наговаривала всяко… Вот.
— Я зла не держу, — смутился Федор. — Вот только о ней думал. Ну, пойдем, сходим? Скажу ей, успокою. И на мне грех — обижал ее.
— Да не пускают-то к ней, говорю. Мне все нянечка Михеевна докладает.
— Ну, так пусть Михеевна ее на мой счет успокоит.
— Вот ведь… хорошо, — согласилась Агафья и, не раздумывая, побежала вниз в больницу. «Бегает чисто овца непорожняя», — усмехнулся Федор, глядя как Агафья, смешно семеня подкашивающимися толстыми ногами, сбегает вниз по угору.
Не успела Агафья скрыться за дощатым забором ближайшего палисада, как перед Федором возникла новая фигура — незнакомый мужичок в рваном клеенчатом плаще, мятых рабочих штанах и новых кедах. Он настороженно смотрел на Федора маленькими глазками. Федор взглянул на него и тут же отвел взгляд. Он увидел мутные водянистые круги с черными дырами зрачков, и ему показалось, что он заглянул в бездонную яму. Федор решил, что это пьянчужка из новых, и пошел в избу за стаканом. Он прикрыл за собой дверь, но дверь тут же отворилась. Такого прежде не было, пьяницы закон знали: сторожево жилье — запретная для них зона.
Незнакомец не только вошел, но еще и задвинул за собой засов. Федор сердито поглядел на вошедшего, не зная, обругать его или вытолкать из сторожки без слов. Пока он решал, что предпринять, незваный гость скинул плащ, оказавшись в грязной футболке. Он быстрым движением вытащил из штанов, подвязанных бельевой веревкой, мятый конверт и молча протянул его Федору.
Федор, с трудом сдерживая гнев, взял конверт, — и сразу понял, что в нем. Он сел на кровать, с трудом превозмогая боль в сердце. Неожиданно сильное чувство гнева и страха лишило его сил. Он часто дышал, голова стала подрагивать, крупная испарина выступила по всему лицу.
Человек смотрел на него, не мигая, и ничего не говорил. Потом он быстрым обезьяньим движением приподнял лежащую на ведре фанерку, зачерпнул кружкой воду и протянул хозяину.
Федор долго, судорожно глотал, но получалось вхолостую, вода в кружке не убывала.
— Вот, прохудился, однако, совсем, — пробормотал он.
Пришелец привстал, отобрал у Федора кружку, и, взяв ее за дно, резко наклонил ее. Вода плеснулась Федору в рот, мимо рта по ватнику, пролилась на колени. Федор жадно сглатывал воду, шумно сопел и далеко выпячивал губу. На сей раз кое-что проглотить удалось.