— Ну, как ты? — спросил Федор и положил руку на торчавший из-под одеяла матрац.
— Прости меня, Федор, — веки закрылись, и из правого глаза выкатилась большая круглая слеза. Федор смотрел, как слеза юркнула вниз по щеке, оставив темную полоску на иссохшей белой коже.
— Бог простит, а я и подавно, — сказал он и, взяв с перекладины полотенце, осторожно промокнул Маланьину щеку.
Та с благодарностью посмотрела на Федора:
— Я ведь тебя любила. Всю жизнь.
Федор от неожиданности закашлялся:
— Ну, девка, какая такая любовь?
— Не знала, что ты такой упрямый. Думала, походишь, еще попросишь, позовешь за себя. Я ж была девка нецелованная, надо было скромность выказать, чтоб не бежать по первому зову. А ты раз — и женился. Да еще и на подружке моей.
Федор изумленно посмотрел в подернутые белесой пеленой глаза умирающей:
— Дак чего ж ты… Ну, девка.
Он замахал обеими руками и, чуть не поперхнувшись, выпалил:
— Чего о том теперь толковать, о другом теперь думай.
— Моя вина, — всхлипнула Маланья.
— Да и не без моей.
— Кругом дура. Вся жизнь наперекосяк, ничего хорошего не видела, ни за кого не хотела выходить.
— А со мной еще хуже бы было, я ведь не подарок.
— Может, со мной другим бы был…
— Да что ты, слыханное ли дело, — начал сердиться Федор. — Раньше не могла сказать?!
— Нельзя, у вас детки…
— Так до детков.
— До детков обида жила… И потом обида.
— Ну, знаешь, — Федор привстал и тут же снова сел. — Ты за этим меня позвала?
— Повиниться хотела.
— Ну, дак повинилась, а теперь молчи. На пороге уже… а все глупое городишь. Разве можно? Кака теперь любовь?
— Хотела, чтоб ты знал. Ой, Федор, страшно-то как…
— Ничего. От этого не уйти. А чего жалеть?! От тебя, вон, и не осталось ничего…
Он подумал, что странно как-то утешает, и добавил:
— Я за тобой, долго не задержусь.
Маланья помолчала, голова ее стала легонько подрагивать.
— Икону-то Николая Угодника — Николке твоему, я Агафье наказала.
— Спасибо на том.
Маланья беззвучно плакала. Левый глаз был закрыт, а из правого выкатывались частые бусины слез.
— Сами, сами во всем виноваты, — сокрушенно вздохнул Федор. Нечего ни на людей, ни на жизнь пенять. Все беды сами себе натворили, и некого винить… — он снова мазнул полотенцем по Маланьиной щеке.
— Родителей не почитали, вот и нам от детей то же. Ты не горюй, у тебя хоть сирот не будет. Сирот оставлять плохо, а и неблагодарных детей — тоже радость не велика.
Он подумал, что вовсе не о том говорит с бездетной старухой, махнул рукой и почувствовал, что и по его щеке бежит жаркая струйка.
* * *
Он не помнил, как дошел до берега, сколько просидел, глядя на бесшумно текущую реку. Он любил это место. Справа река широкой водой входила в море, вдали у грузовой пристани стояли длинные баржи-лесовозы. По бонам бежал с багром на плече сплотчик. Пронзительно прогудел катер и, описав дугу, быстро поплыл к пристани.