И, как удар грома, неожиданная свобода… Пока добиралась из Акатуя до Читы — отшумела бурями Февральская революция. И вдруг снова заболели глаза. Скиталась по госпиталям и больницам. Зрение то пропадало, то восстанавливалось. Случалось такое и раньше. Но тогда она не била тревоги. Не жаловалась на судьбу. Малая беда не заслоняла большую — вечную каторгу. Потерю зрения воспринимала, как еще один удар из-за угла. Тогда она пошла на риск. В Харькове ей сделали более или менее удачную операцию. Хоть и плохо, но все же стала видеть. Воспрянула духом. Вернулась в Москву. Партия эсеров находилась в бегах, на полулегальном положении. С ходу ринулась в бой. Не хотела выключаться из борьбы даже не короткое время.
Почему же она не убила Ленина? Ведь стреляла отравленными пулями. И ни одна из них не оказалась смертельной? Глаза… Всему виной глаза. На расстоянии трех шагов не попала…
Фигура Ленина почему-то расплывалась. Голова, в которую она целилась, ускользала в сторону. Бежали секунды…
Вот Сергей закрывает Ленина. И тогда она начала палить в спину Ленину…
Почти никто из боевиков не знал, какую операцию Каплан сделала в Харькове. Даже Семенову она не сказала, что стала плохо видеть. А ему она верила. У нее с ним одна точка отсчета — возмездие. Он один из немногих сумел глубоко заглянуть в ее противоречивую душу. Догадывался или нет, почему она под различными предлогами отказывалась одна ходить на ведение слежки? Ее постоянно сопровождали то Зубков, то Усов. Чаще всего — Новиков. Молча несла свой крест. Отчаянно торопилась встретить Ленина. И судьба, наконец-то, над ней смиловалась. В роковую пятницу — 30 августа 1918 года он приехал на завод Михельсона…
Странно. После выстрелов она смутно помнить, как Ленин медленно оседал на землю. Но почему-то она была уверена, что не попала в него. Да и выстрелов было больше, чем она успела сделать.
Вот это-то ее и поразило. Вот почему она растерялась и кинулась в толпу бегущих к воротам женщин. Забыла, что для ее побега в ближайшем переулке стоял наготове рысак с пролеткой. Забыла, как Новиков сказал ей:
— После выстрелов бегите к извозчику. Он вас быстро умчит отсюда.
Ей бы только свернуть в переулок… А она, ошеломленная, куда-то побежала. Потеряла ориентировку. Растерялась. Прислонилась к развесистому дереву. Перевела дух. Загнанная и затравленная, обратила на себя внимание какого-то военного комиссара… Так значит, стрелял еще кто-то?
Каплан не питала иллюзий на снисхождение Советской власти. Слишком велико и чудовищно было ее преступление, даже если не ее выстрелы достигли цели. Она знала — пощады не будет. Мучилась и казнилась только одним: могла ли она скрыться после покушения? Могла. Лихач — извозчик, нанятый по распоряжению Семенова дежурным боевиком, ждал ее наготове у завода в условленном месте. Но она придерживалась той точки зрения, что исполнитель после совершения террористического акта не должен бежать и скрываться. И она, помня об этом, сыграла свою роль до конца, создав впечатление, что эсеровские террористы по-прежнему, как и при царизме, — герои, рыцари без страха и упрека, без колебания жертвуют жизнью за святое дело…