Платье слишком нарядное напялила, смотрит в зеркало – не нравится себе. Можно подумать, когда-нибудь нравилась?! С Петром ей всё равно было. Она его и не смущалась никогда – ещё бы, таким оружием мощным, как Танька, обзавелась.
Каждую минуту на часы поглядывает: уже час прошёл, а Олега всё нет. Может, решил разыграть? Ну так же нельзя! Не по-человечески! Грубый, но на такое точно не способен…
– Вдруг голодный? А у меня шаром покати. Сосиски есть, яйца, картошки, если что, нажарю…
Олег действительно был в хлам, еле стоял на ногах и пытался отыскать квартиру номер 22. Всё плыло, двоилось, начинало прилично мутить. Мучили сомнения, зачем он решил позвонить этой странной бабе, да ещё и припёрся?
Всё получилось само собой. Ничего не предвещало дурного. Погода необыкновенная, народу в городе полно, только закончилась демонстрация, истосковались все по солнцу, весна затяжная, первая неделя, как небо ясное. Захотелось мороженого, и чтобы, как полагается, в железной креманочке, да с вишнёвым сиропчиком. Дошёл до «Лягушатника» – любимая мороженица с детства. Когда-то это было целым поощрительным действом со стороны родичей, правда, радовал он их редко, а вот огорчал частенько. Очередь огромная, сколько стоять – непонятно. Уже хотел развернуться и уйти, на улице сахарную трубочку купить и на скамеечке у Казанского посидеть. И дёрнул его чёрт ещё раз обернуться, убедиться, что стоять дело бессмысленное, как увидел Юльку. Она спиной сидела, а он всё равно узнал. Напротив мужик солидный, в сером костюме, ей улыбается, а сам невзначай глазами по сторонам стреляет, не иначе кагебешник. Он таких насмотрелся, пока в «Совтрансавто» работал, несколько раз в Большой дом вызывали, всякую чушь расспрашивали.
«Так вот кто тогда в машине сидел! Опа! А у мужика-то кольцо обручальное на руке!» Спрятался за здоровенную тётку с ребёнком и за парочкой наблюдает, с места не сдвинуться. Вроде отпустило всё, и с развода не видел жену свою бывшую. Тут на тебе! Такая нестерпимая боль подкатила, вроде и не больно, но всё внутри наизнанку выворачивается. Видно, жил ещё крошечный комочек любви опостылой, где-то прятался, затаился, как осколок опасный. Хорошо хоть Матвейки с ними нет, а то совсем бы крыша съехала. Последние два раза, когда с Матвеем в садике встречался, совсем не узнать сына. Он обнимать, тот выворачивается и исподлобья глядит – понятно, что против отца настраивают, всё, что хочешь, наплести можно, несмышлёныш. Просто не мог он понять, зачем на ребёнке отыгрываться. И в суде ведь извинился за пощёчину, невольно получилось, и только за это и стыдно.