Летиция не могла успокоиться, прокручивала всевозможные варианты, и они каждый раз сходились на одном – она взрослая женщина и способна сама принимать решение без какого-либо давления, и надо было настоять, что необходимо подумать, а не молча согласиться. Почему она так злится? Ей нравился Михаил, и не просто нравился, это было некое увлечение с ворохом непривычных ощущений, и она каждый день ждала звонка из Москвы.
Летиция слышала его голос и вдруг неожиданно замирала, если он становился чуть ниже, и короткая фраза или даже слово вызывало у неё сильное желание близости. Казалось, всё давно позабыто и она понятия не имеет, как это делается, и ещё больше удивлялась своему волнению, которое охватывало с невероятной силой, и ей становилось стыдно. Родители не были строгими, но разговоры на подобные темы не велись – деликатность присутствовала во всём. Она с детства считала себя чересчур стеснительной и этим повторяла отца, и так и не избавилась от неловкости разглядывать своё обнажённое тело, тем более осознавать, как ему хочется тепла и ласки.
Летиция откинула одеяло, торопливо сунула ноги в домашние тапочки и крадучись направилась в гостиную, где с непонятно каких времён прижилось массивное зеркало в деревянной резной раме. Оно потускнело, местами покрылось какими-то тёмными пятнами и напоминало вход в неведомый мир её воображения и тайных детских страхов. А всё оттого, что одна мамина знакомая однажды изрекла: «Хранить в доме старинные зеркала не есть хорошая идея!» С тех пор маленькая Летиция, превозмогая тревогу, невольно заглядывала в его мутную поверхность, тут же отворачивалась, закрывала глаза руками, стараясь сопротивляться неведомой силе, которой, по её мнению, старое зеркало несомненно обладало. С возрастом всё прошло, но это зеркало она так и не полюбила и предпочитала современное в прихожей. Сейчас ей захотелось подойти именно к нему в надежде получить некую важную информацию.
«Значит, ничего не меняется! Я всё так же втайне верю во всякую чушь!» – Летиция вглядывалась, рассматривая себя, и даже чувствовала что-то неуловимое, оно вроде было совсем рядом, но ухватиться за него не получалось, и всё куда-то ускользало, не давая ответа.
Природа, как и положено, не испортила её нерожавшее тело, и оно выглядело не по годам подтянутым, а вот глаза стали совсем другие – уставшие. Она узнавала и не узнавала себя, словно однажды позабыла и с трудом пыталась вспомнить прежнюю. Сейчас она нравилась себе больше, но всегда понимала, что не похожа на многих и далеко не красавица в общепринятом понимании. Не нравились нос с лёгкой горбинкой, несколько тонкие губы и впалые щёки, отчего тёмно-карие глаза казались огромными, и лёгкая тень под ними усиливала сходство с библейскими образами Шагала.