Я кивнула. Обвела взглядом стены дворца – такие родные, привычные, уютные – но уже не наши. Никогда мы больше не вернемся сюда… Никогда уже не будет у нас прежней жизни… Внизу, во внутреннем дворе, нас ждет машина, в которой сидит невестка с внуком и нехитрый багаж. Шофер лично предан нашей семье – он отвезет нас в Дьер. Там нас ждет самолет, на котором мы перелетим в Швейцарию, а уже потом – в Испанию и затем в Португалию…
Неожиданно остановившись на пороге, мой муж бросил последний взгляд на оставляемый нами дворец, вздохнул и произнес:
– А ведь я все-таки кое-чего добился. Поскольку я до самого конца оставался союзником Германии, Гитлер так и не ввел сюда своих черных жрецов, наши храмы не превратились в сатанинские капища, а венгерские девушки и девочки не стали пищей ужасного исчадия. Теперь, уходя из королевского дворца, я возлагаю обязанность защищать наш народ не на Ференца Салаши, который того же поля ягода, что и Гитлер, а на господина Сталина, пусть даже во всем остальном мы являемся врагами. – Тут его голос взлетел, стал громче и уверенней, приобретя какое-то торжественное, утверждающее звучание: – Я уверен, что он сохранит и преумножит наш народ, а народ, в свою очередь сохранит память обо мне. Аминь!
И, уже тихо, почти шепотом, склоняясь ко мне, он сказал:
– Пойдем, дорогая…
Мы уже спускались по ступеням, а отзвук его прощальной тирады все еще звенел в покоях опустевшего дворца; потерянной одинокой птицей он метался между стен, постепенно растворяясь в тишине покинутого дома…
Да, мой муж – он такой. Как часто он удивлял меня и восхищал какой-нибудь неожиданной стороной своей личности… Вот и сейчас – для того, чтобы произнести эту речь, которую никто не услышит, он задержался на несколько минут… и, возможно, эти минуты еще будут стоить нам жизни – но это было важно для него. Что же, я не говорю этого вслух, но надеюсь, что Венгрия сохранит память и обо мне. Видит Бог, мы с мужем хотели сделать как лучше, но получалось у нас откровенно плохо…
Я вздохнула. Украдкой я смотрела на своего супруга, погрузившегося в суровую задумчивость. При этом он все-таки не забывал бережно поддерживать меня под руку. Я смотрела на него с безграничной любовью, зная, что только он – моя единственная опора в этом неустойчивом, шатком мире… Он – моя, а я – его. И видя его резкий, точно высеченный из камня профиль на фоне задымленных улиц, я успокаивалась. Я начинала верить в то, что наша жизнь еще наладится. Только бы вырваться, поскорее вырваться отсюда…