Три года назад, когда сюда пришли немцы, они «попросили» нас освободить нашу виллу, объявив, что отныне она принадлежит Рейху. То есть, нашу собственность, как это правильно называется, «реквизировали». Собственно, обращались с нами хоть и бесцеремонно, но без излишней грубости. Они вообще могут быть очень вежливыми и даже в чем-то обаятельными. Но, какие бы личины они ни надевали, от них исходит ощущение катастрофы, конца света, мрачной бездны… Я до последнего надеялась, что нам не придется столкнуться с ними, но они все же пришли. Пришли как хозяева – наглые и уверенные. Сверхчеловеки! Уж конечно, кому как не им, хозяевам жизни и вершителям судеб, должен принадлежать этот дом, который мы с мужем так тщательно выбирали – роскошная вилла из белого камня… Но я всегда легко мирилась с обстоятельствами; вот и на этот раз, собрав свои нехитрые пожитки и не пытаясь возразить, мы с мужем покинули наш «дворец».
В Париж мы решили пока не возвращаться – нам казалось, что здесь будет все же спокойнее. И теперь я убеждаюсь, что это было абсолютно верное решение. В настоящий момент мы имеем честь наблюдать сверхчеловеков в растерянном и ничего не понимающем виде. Ведь они проиграли свою войну. И проиграли не кому-нибудь, а обычному русскому мужику с винтовкой[64], а такое поражение должно быть в два раза унизительнее, чем если бы победителями оказались технически развитые англичане или американцы. Англичане… англичане, как им самим казалось, перешли на сторону победителя и их отлупили просто за компанию, потому что они подвернулись под горячую руку. Русский мужик, он такой: если берется за дубье, то начинает крестить им всех подряд, без различия национальностей и званий.
В настоящий момент мы живем в маленьком пляжном домике неподалеку от нашего бывшего обиталища. За два прошедших года я, как могла, навела здесь уют, и теперь он со стороны выглядит премило: в окнах ситцевые занавески в горошек, на коньке крыши – флюгер-петушок, а возле крыльца мне удалось развести розы… и они уже цветут! Всякий раз, поднимаясь по ступенькам, я наклоняюсь и нюхаю их. И их нежный, томный аромат наполняет меня радостью – и в дом я всегда захожу с улыбкой. И оттого, что я вот так всегда радуюсь жизни и легко принимаю неизбежное, не застревая мыслями на невзгодах и неприятностях, мой муж тоже начинает воспринимать все гораздо легче. Мы с ним даже иногда танцуем под патефон… Я твердо убеждена, что жизнь прекрасна независимо от обстоятельств, и следует радоваться ей при любой возможности.
Однако мой муж, как и многие другие наши знакомые, не вполне разделяет моего отношения к жизни. Георгий вообще по натуре своей очень меланхоличен. Он частенько впадает в тоску, а то и начинает жаловаться на жизнь. Но при этом много пишет… Он всегда предпочитал изливать на бумаге то, что его беспокоит, мысли свои и чувства, беспокойство и надежду. Бывает, что вскочет ночью зажжет лампу и, распахнув окно, чтобы лучше слышать шум моря, водит пером по бумаге… А потом вдруг замирает надолго, шевеля губами… Я знаю, что он ненавидит «этих». Ненавидит и боится. И еще мне известно, что порой он жалеет, что покинул Россию. Мне кажется, во время таких вот ночных бдений он думает как раз об этом… Он не догадывается, что я подглядываю за ним; но в эти моменты мне становится почему-то тревожно… Мне кажется, что я слышу его беспокойные мысли, которые темным беспорядочным ворохом носятся по комнате, погруженной в полумрак…