А вот Муссолини мои бойцы по наводке падре Еугенио взяли целым и невредимым, с рук на руки приняв его у караула итальянских солдат. Выглядел этот тип, мягко выражаясь, неважно: морда красная, глаза выкаченные, изо рта пена как у бешеного бульдога. Сейчас как хватит его гражданин Кондрат – и все, передавай привет Сатане в аду. Сейчас, когда сопротивление монархо-фашистского режима сломлено, пышно одетые карабинеры с чернорубашечниками разбегаются от наших бойцов кто куда, а воспрянувший народ ловит их на улицах по одному и бьет смертным боем. Те, что еще вчера своим видом вызывали в людях только страх и желание перейти на другую сторону улицы, сегодня не возбуждают к себе ничего, кроме яростного желания втоптать их в землю и бить до тех пор, пока мятая груда тряпья не перестанет шевелиться. Мы в это дело почти не вмешиваемся. Во-первых – у нас нет лишних людей, чтобы содержать пленных, во-вторых – то, как итальянцы будут расправляться с врагами своего народа, это их личное дело. От этого Италия станет только чище. Всем прочим займутся войска НКВД, когда доберутся до Рима. Только – убедительная просьба, переведенная для меня на итальянский товарищем Марией, которая мало-мало лопотала по-русски: соблюдать чистоту и не бросать мусор на улицах.
И вот мы в Ватикане, на площади Святого Петра. Однако, историческое место. Мог ли я знать, полтора года назад первый раз вступая в бой под Ленинградом, что извилистые пути войны однажды приведут меня в Рим – такой далекий, что оттуда, из СССР, он кажется только сказкой. Ну ладно, где наша не пропадала. Войне далеко еще не конец, и она еще может привести нас и в Париж, и в Лондон, и в Мадрид. Кто его знает…
Водолеты остановились, и мои солдаты стали ловко соскакивать с них на древние камни мостовой, разминая ноги. Совсем недавно тут кипел бой: по площади разбросаны тела чернорубашечников и карабинеров, убитых и раненых в то время, когда они пытались атаковать папский дворец. Как сказала товарищ Мария, его защитники, швейцарская гвардия, вместо пышных церемониальных нарядов сейчас одеты в темно-синюю повседневную форму. Они еще не верят, что все кончилось и что люди, только что превосходящей толпой атаковавшие их позиции, при нашем появлении разбежались во все стороны будто стая перепуганных крыс.
На ступенях папского дворца обозначилось какое-то шевеление. Гляди-ка, ведь точно – идут прямо к нам. В середине сухонький такой мужичонка в очках, весь в белом с золотом, а вокруг него – спутники в черных сутанах с красными поясами и красными шапочками. Это что же – навстречу нам, советским осназовцам-десантникам, вышел сам Папа со всем конклавом?! Да обалдеть не встать! Процессия приблизилась к нам вплотную, и сопровождавший нас падре Еугенио опустился на колени. Но я, товарищ Мария, а также мои бойцы остались стоять на ногах, ибо нам, коммунистам, невместно вставать на колени хоть перед кем, даже перед Папой Римским, который считает себя чуть ли не наместником Бога на земле. Подойдя к нам совсем близко, Папа положил руку на голову падре Еугенио, как бы благословив его за труды, а потом посмотрел на нас: таких красивых, неколенопреклонённых и суровых, стоящих перед ним в полном боевом снаряжении. Мария быстро произнесла фразу по-итальянски, в которой я опознал только свою фамилию, Папа кивнул и поднял руки, перекрестив нас всех в воздухе, и что-то длинно и цветисто сказал в ответ.