— Я волновалась, — искренне призналась Тамара.
— А что уже волноваться? Волнения ему уже не помогут.
— Молитва, разве что.
— Да-да, не помогут. От волнения еще никто не оживал, и он не оживет, это я тебе могу сказать точно. Да что мне тебе говорить, думаю, ты и сама понимаешь это не хуже меня.
Тамара кивнула.
— Куртку поправь, а то еще промокнешь.
Рычагов и Муму шли мокрые, но судя по всему им было наплевать на дождь, на пронзительный ветер, на то, что их ноги мокры. Волосы прилипли ко лбу, словно бы они только что выбрались из реки.
— Ой, а что это у вас с плащом?
— Ничего, — вяло махнул рукой Рычагов, — к сараю прислонился. А Пантелеич, будь он неладен, как назло именно сегодня днем выкрасил сарай. И надо же, такой противной краской, серой, как цинк. А плащ у меня светлый, вот и получилась гадость. Да, плащ придется выбросить.
— Жалко.
— Жалко хорошую вещь выбрасывать. Главное, чтобы старик не узнал, расстроится.
Они все трое вошли в дом.
— Тамара, давай выпьем коньяка.
— Выпейте, — сказала женщина, ставя на стол бокалы и доставая из холодильника закуску.
— А ты? — заметив, что на столе стоит только два бокала, спросил Рычагов.
— Я не буду. Я сейчас уезжаю.
— Да брось ты! Может, не надо? — Рычагов сказал это как-то так, что Тамара почувствовала, ее присутствие в доме этой ночью нежелательно. Что-то происходит, а что она никак не могла понять. Возможности спросить у Рычагова у нее не было.
— Завтра увидимся, переговорим, — сказал Геннадий Федорович, — я тебе все объясню.
— Что все? — спросила женщина.
Муму взял бутылку, нераспечатанную, свернул винтовую пробку и принялся разливать.
— Может останешься?
— Я сварила кофе и уже выпила. И вы можете, там еще осталось, — Тамара кивнула на большую медную турку, стоящую на плите.
— Да-да, спасибо, я тебе очень признателен. Кофе хочется просто зверски. Но вначале следует выпить коньяка.
— Я пойду, Геннадий.
— Погоди, — Рычагов сунул руку в карман, вытащил деньги, отсчитал пятьсот долларов и подал Тамаре. — Вот, возьми, это твой гонорар, ты его честно заработала. Не твоя же вина…
— Нет, я не возьму, мне не хочется.
— Что это вы все… — проговорился Рычагов, — корчите из себя правильных.
— Я ничего не корчу и ничего не изображаю. Просто не хочется прикасаться.
— Да перестань, Тамара, ты врач и сделала все, что могла. И не твоя вина, что этот придурок загнулся, что он вкачал в себя слишком много дерьма.
— Нет, нет, не хочу.
Рычагов поднялся из-за стола, подошел к Тамаре:
— Слушай, не зли меня. Возьми деньги, они твои, они честно заработаны.
Тамара замялась. Рычагов понял, что если он сейчас, сию же секунду что-то не сделает, то женщина не возьмет деньги. И он, не найдя никакого решения, просто-напросто переложил их вдвое, подошел к ее плащу, висевшему на вешалке, опустил в карман.