«Странно, неужели доктора ночью куда-то вызывали, а потом, съездив, он вернулся? Ладно, это его дела, его проблемы».
Он снял корзину и своим ключом открыл двери. Когда он вошел в гостиную, то увидел глухонемого и радостно улыбнулся, протягивая ему мокрую руку. Сергей улыбнулся в ответ, пожал ладонь Пантелеича.
— Ну, как вы тут без меня? А тепло как, не то, что на улице. Там холод собачий, и дождь зарядил на рассвете. Так что у вас тут хорошо. А доктор где? Наверное спит. — Пантелеич задал вопрос и сам же на него ответил.
Муму потоптался в гостиной, затем накинул на плечи куртку, вышел на крыльцо.
— Куда ты идешь? — Пантелеич подошел к нему и дернул за рукав. — Сиди здесь. Какого черта мокнуть? И я посижу в тепле. Кстати, продукты возьми, — сказал старик.
Дорогин снял продукты с багажника и уже с корзинкой в руках вошел в дом.
— Там я свежего масла привез. Если любишь, можешь сразу на хлеб намазать и съесть. Только-только хозяйка сделала, вчера вечером, до полуночи возилась. Говорила, надо доктору маслица завезти. Заботится о нем, словно он ее сын. Так оно и понятно, он же нас содержит. А так, что бы мы со своей пенсией делали? Даже если наши две пенсии сложить — это копейки, — Пантелеич говорил громко, в надежде на то, что Геннадий Федорович услышит его монолог.
Все, что случалось за последнее время, складывалось для Рафика Мамедова не лучшим образом. Прокол следовал за проколом, и впереди нигде даже не маячил свет, хотя бы маленький луч надежды. Вокруг него сгущалась темнота. Темнота в прямом и переносном смысле одновременно.
Но Рафик Мамедов был не тем человеком, который станет предаваться отчаянию. Ведь вся его жизнь состояла из сплошных проблем, страхов и угроз. Правда, в большинстве случаев угрожал и пугал он, а сейчас все происходило с точностью до наоборот. Угрозы и страхи окружали Рафика, затаившегося в двухкомнатной квартире панельного дома в Подмосковном Калининграде со всех сторон.
Что он мог сделать? Он и сам задавал себе этот вопрос по тысяче раз на день и столько же раз ночью. Он почти не спал, не расставался с оружием. Попробовал пить, чтобы хоть как-то успокоить нервы. Но коньяк не брал его, лишь больше озлоблял и усугублял и без того тяжелое настроение. К тому же в ближайшем магазине, как назло, не находилось азербайджанского коньяка — только армянский. Такого позора Рафик вынести не мог.
«Мать вашу… — рассуждал Рафик, — обложили со всех сторон. Ни плюнуть, ни вздохнуть, ни вырваться. Но ничего, живьем я вам не дамся, можете на это не рассчитывать!»