Мегрэ приподнялся на локтях.
— И приговор был приведен в исполнение?
— Нет! За несколько дней до этого он умер в больнице!
Мадам Мегрэ не могла сдержать мягкой, чуть насмешливой улыбки при виде сияющего мужа.
Мегрэ заметил ее улыбку, он чуть было сам не улыбнулся в ответ, но чувство собственного достоинства взяло верх. Он принял подобающее случаю серьезное выражение.
— Что совершил этот Самюэль?
— В ответе из Парижа об этом не говорится. Мы получили лишь шифрованную телеграмму. Сегодня вечером придет копия его анкеты. Не забывай, что сам Бертийон признает, что, если не ошибаюсь, один раз из ста тысяч отпечатки двух человек могут совпадать. Почему не допустить, что мы имеем дело с таким совпадением?
— Прокурор недоволен этим?
— Конечно, это создает ему сложности. Теперь он собирается обратиться за помощью в Париж. Но он боится нарваться на инспекторов, которые за инструкциями будут приходить к тебе. Он спрашивал меня, пользуешься ли ты большим влиянием в управлении и все такое.
— Набей мне трубку! — обратился к жене Мегрэ.
— Но это уже третья!
— Ничего! Спорим, что у меня температура не больше тридцати семи! Самюэль! Ботинки на резинках. Самюэль — еврей. У них обычно чувствительные ноги. Кроме того, семья для них превыше всего: вязаные носки. А также экономия: трехлетней давности костюм из вечного драпа…
Он прервал сам себя.
— Я шучу, дети мои! Но должен вам признаться: я пережил очень неприятные моменты! Только подумаю о том, что мне приснилось… Но сейчас, по крайней мере, этот морж — если это был не кит! — этот морж, говорю вам, тронулся в путь… И вы увидите, что он плохо ли, хорошо ли, дойдет куда надо по своей дорожке.
И Мегрэ рассмеялся, потому что Ледюк посмотрел на его жену с явным беспокойством.
Обе новости были получены почти одновременно, вечером, за несколько минут до приходу доктора. Сначала была телеграмма из Алжира:
Имя доктора Риво неизвестно в больницах. Дружеский привет, Мартэн.
Мегрэ только что вскрыл ее, как вошел Ледюк, но не решился спросить приятеля, что тот читает.
— Посмотри-ка.
Ледюк взглянул на телеграмму, покачал головой. «Ну, конечно!»
И это означало:
«Ну, конечно, в таком деле все будет непросто! Наоборот, на каждом шагу нам встретятся новые препятствия! И я был прав, когда говорил, что лучше всего переехать и жить в Рибодьере.»
Мадам Мегрэ вышла. Несмотря на сумерки, комиссар не собирался включать свет. На площади горели фонари, и ему нравилась в этот час вереница огней. Он знал, что первыми зажгут свет во втором доме налево от гаража и что он увидит освещенный лампой силуэт склонившейся над работой портнихи.