— Как звали Риво в Алжире?
— Доктор Мейер… Я думаю, нет смысла врать… Впрочем, если вы все это заварили, значит, вы уже об этом знали…
— Это он помог бежать своему отцу из больницы?.. Самюэлю Мейеру?..
— Да… Там как раз все и началось с Жермен… В отделении менингитных лежало только трое больных… Моя дочь, Самюэль, так его называли, и еще один… Вот тогда однажды ночью доктор устроил пожар… Он всегда клялся, что тот, которого оставил в огне и которого потом выдал за Мейера, был уже мертвым до пожара… Я вполне ему верю, это был неплохой парень… Он мог бы и не помогать своему отцу, который наделал разных глупостей…
— Я понимаю! Значит, того, другого, внесли в список погибших, как Самюэля Мейера… Доктор женился на Жермен… Он увез всех троих во Францию.
— Не сразу… Мы сначала жили в Испании. Он все ждал документы, которые долго не приходили…
— А Самюэль?
— Его отправили в Америку, приказав, чтобы ноги его не было в Европе. Он уже тогда выглядел не совсем нормальным.
— Наконец ваш зять получил бумаги на имя Риво. Он обосновался здесь с женой и свояченицей. А вы?
— Они мне платили небольшую пенсию, чтобы я оставалась в Бордо… Я предпочла бы Марсель, например, или Ниццу… Скорее, Ниццу! Но он хотел, чтобы я была под рукой… Он много работал… Что бы о нем ни говорили, он был хорошим доктором, который бы не сделал вреда больному…
Мегрэ, стараясь приглушить шум с улицы, закрыл окно. Радиаторы грели вовсю. Дым от трубки наполнял комнату. Жермен, как ребенок, продолжала стонать, а ее мать рассказывала:
— После операции она стала еще хуже, чем раньше… Она и так-то была не очень веселая по характеру… Представляете! Ребенок, который все детство провел в постели!.. Потом уже у нее были слезы из-за всякого пустяка… И всего боялась…
А Бержерак ничего не подозревал! Вся эта сумбурная, полная драматизма жизнь, словно черенок, привилась к жизни маленького городка, и никто ничего не замечал.
Люди говорили «вилла доктора», «машина доктора», «жена доктора», «свояченица доктора»…
И видели лишь красивую и аккуратную виллу, дорогую, с длинным капотом машину, спортивного вида девушку, увядающую женщину…
А в Бордо в каком-нибудь мещанском доме доживала свою бурную жизнь мадам Босолей.
Она, всю жизнь думавшая с тревогой о завтрашнем дне, так зависевшая от мужских капризов, могла наконец вести себя как настоящая рантье!
Должно быть, она пользовалась уважением в своем квартале. У нее были свои привычки. Она исправно платила бакалейщику, мяснику, булочнику. И дети приезжали навестить ее в дорогой машине…
Вот она снова заплакала. Сморкалась в очень маленький — сплошные кружева — носовой платочек.