На набережной я фотографировала недавно установленный парусник. Дома распечатала фото и сделала из него коллаж: железный корабль плывет по морю, полному химер. Они вытягивают шеи и пытаются его потопить.
Со мной всегда был рюкзак с бутылкой воды, альбомом и карандашами. Николай Сергеевич неодобрительно смотрел на результаты моих шатаний по городу: искривленные пропорции набережной Фонтанки, под мостом – экскурсионный катер с японскими прогнатодонами, потусторонние пустые коридоры-улицы Коломны с провалами окон, деревья Летнего сада, тянущие хищные лапы за спиной у девятилетней девочки на самокате. Он отмечал мелкие ошибки, но я видела, что он недоволен настроением рисунков. Иногда я рисовала то же самое, но без чудовищ и хищных лап: веселых туристов с фотоаппаратами, людей в очереди. Никитин говорил, что у меня дар рисовать жизнь как она есть. Но я ничего не могла с собой поделать.
В пятницу после уроков я поехала на самокате не домой, а в НИИ, в котором работала мама.
Раньше я часто приходила к ней после уроков, если не было занятий или секций. Вадим Петрович был демократичным, а вахтерша – глуховатой и слеповатой. Поэтому все дети сотрудников проводили много времени на работе у родителей.
– Я к Анне Аркадьевне, – говорила я вахтерше, она согласно кивала и нажимала на кнопку пропуска.
– К Наринэ Фаруховне, – говорила я в следующий раз, и меня пропускали.
– К Акакию Велимировичу. – И вертушка приветливо пищала.
НИИ, в котором теперь располагалась и «Медицина будущего», находился в нашем районе, в одном из исторических особняков. Зеленое здание в стиле барокко стояло отдельно, за собственным забором, на котором дряхлели огромные гипсовые вазы, выложенные фруктами. Место, куда мама не дошла, оставив меня в школе. И теперь лепнина, пухлые младенцы на фасаде и даже вазы казались мне зловещими. Из-за забора выглядывали голые стволы тополей.
Стволы тополей были видны в окно маминой лаборатории. Однажды я изучала их несколько часов подряд. Мне было лет пять, мама забрала меня из сада и привела на работу. В лаборатории она посмотрела в несколько микроскопов, налила воды в поилки подопытных мышей, сделала записи в журналах и ушла в свой кабинет за сумкой, отвлеклась на диссертацию и забыла обо мне до позднего вечера. А я, не сумев открыть тяжелую дверь, пересчитывала оставшиеся листья на тополе и иногда вытирала слезу. Спас меня папа, который после двадцати неотвеченных звонков на мамин номер пришел в НИИ. Пока он меня одевал, они ругались.
Я нисколько не сомневалась, что, зайди я сейчас внутрь, меня беспрепятственно пустит та же глуховатая вахтерша, и я смогу погулять по просторным комнатам, заставленным стеллажами с документами. Но вместо этого развернула самокат и поехала к близнецам.