— Чуял хищник, кто домой возвращается: сам поймался.
Данила выхватил сома из воды, и под коричневеющим щитком вспыхнули на солнце розовые жабры.
— Ну, отбегался. Хищная рыба; хоть плачь, а бегать должна. Это тебе не лещ с карасем, руль у него на спине. А те в камышах лежат, как в кадушке…
Глеб передал все поклоны и приветы из Балакова, Сулака, Перекопной Луки. Данила слушал рассказ о его путешествии от Волги, от самого Балакова, до Сулака и внезапно, припоминая что-то, разгорался:
— Емельянов-то кладовщиком в колхозе Плясункова? Он же был колхозным председателем. Хорошо на той земле, где когда-то вместе воевали, зерно к зерну складывать.
Перекопная Лука, ты заметил, как остров: на три стороны опоясана Иргизом. Большой он — Иргиз, вытянул лебединую шею вокруг села. Отчего бы это им раньше не построить электростанцию? Плясунков вон в какой бедности электричество сверх меры уважал; даже в своей сумке таскал не одну учено-популярную книгу. И объявил нам прямо, на митинге:
— В солнце жить будем! В солнце, лично откованном советскими кузнецами!
Емельянов правильно это помнит, он с Иваном Михайловичем неразлучным был.
Сам Данила помнил великое множество людей:
— Значит, Яшина навестил, и Климовых, — очень душевные люди. Климов родня Плясункову, а Яшин ординарцем служил. Добрый человек, лицом смуглый, обветренный. Голова будто из крепкой коры вырезанная, теперь, уж конечно, седая — много принял человек. Он и в гражданскую из седла не выбивался, а в Отечественную всю надёжу свою потерял — фашисты убили сына.
Да, ежели Сулак тогда Чапаеву дал таких командиров, как Плясунков, Топорков, Рязанцев, и людей, вроде нас с Тараской, до тысячи личностей, то в Отечественную сулачане тоже поставили свой заслон. До сего дня по дальним местам лежат в земле наши парни…
Данила тяжело задумался…
Пообедав у сторожки и часок подремав, Глеб с Данилой снова ушли на реку.
Вечерняя заря вливалась в Иргиз, и река заколдовала Глеба, а Данила был в своем царстве и деловито улавливал в нем, выглядывал события, которые Глебу были и невдомек.
— Вечерняя заря гонит жереха за мелочью. В это время и щука гоняет. Когда мелочь из камышей выходит, шныряет и играет между сетей, щука хвать ее — и застряла.
Совсем стемнело, и звезды в реке можно было достать веслом, расплескать.
Данила, дослушав Глеба и следя за его игрой веслом, размышлял вслух:
— Звезды. Много ходячих звезд, как солнце. С земли только и гляди — вот выходят они, у каждой свое время. И без часов, взглядывая на них, скажу тебе, какой час наступает. Плясунков тоже охоч был до звезд — мог связаться со звездой, назначить ее почтальоном. До всего ему дело было. Кому до смелости далеко, а он впереди смелости находился.