Жестокие, как и все трусы, предатели с бронепоезда стреляли в Линдова и его друзей. Мертвыми упали Мяги, Майоров; раскинув руки, лежал в снегу у железнодорожного полотна Гаврила Линдов. Седина роднила его со снегом, он лежал у самых рельс, которые уходили к Уральску.
Когда мне рассказали эту трагическую историю, нечего греха таить, я с укором подумал, что, если бы Чапаева не поторопились отозвать с фронта, в новом соединении, в 22-й дивизии, куда влились и полки его Второй Николаевской, чувствовалась бы крепкая большевистская рука — не произошла бы и эта кровавая трагедия.
И снова передо мной возникли доверчивые, убеждающие строки письма Чапаева:
«Прошу вас покорно отозвать меня в штаб Четвертой армии, на какую-нибудь должность — командиром или комиссаром в любой полк.
…Если вы хотите, чтобы я вам помогал, я с удовольствием буду к вашим услугам…»
Наутро, в пятом часу, во двор агронома въехал бензозаправщик. Простившись с гостеприимным хозяином, Глеб втиснулся в кабину шофера, и машина отправилась на станцию Озинки.
Водитель Сельванов, маленький, обросший бурой щетиной, сперва угрюмо молчал, щуря и без того небольшие глаза. Но, стряхнув сонливость, он охотно отвечал на вопросы Глеба, сокрушался, что исчезли хутора Павловка, Чилижный, хвалил тещу и не без гордости заметил, что она-то хорошо помнит Чапаева, именно у нее он и стоял в Нижней Покровке. Нравилось Василию Ивановичу ее гостеприимство — любил пить чай с вареньем, а уж варенье варить теща Сельванова умеет!
В каждом селе Глеб обязательно встречал очевидца чаепития Василия Ивановича, и в этом было надежное желание помнить Чапаева домовничающим, беседующим за чашкой чая о самых обыденных вещах.
Видно, и в самом деле Василий Иванович в какие-то минуты, вырванные у войны, умел чувствовать себя с людьми по-свойски, по-домашнему, умел слушать их незатейливые рассказы, опрокидывая с ними не одну чашку чая. Об этом Сельванов толковал до большого села, которое лежало на пути к Озинкам.
Глеб спросил:
— Не к Солянке ль подъезжаем?
— Именно к самой Солянке — знаменитое было торговое село. Ну и купцов сюда наезжало: из Саратова, Москвы, Самары, толкались здесь помещики и всякие управители. Самая торговля затевалась в зимний николин день, на успенье и в масляну. Скот гнали по степи, батраков в Солянке за гроши нанимали, брали их дешевле, чем скот, но, как это ни чудно, отсюда к Чапаеву пошло немного народу: кого богатые перекупили, а кого и стращали, до жестокого испугу.
Бензовоз въехал в людное село, пыльное и без единого деревца.