— Чего ты отвечаешь: «я не знаю», «наверное»? Отвечай, как надо, — рявкнул Макс, отвесив Ване приличный подзатыльник. — Чего ты мнешься, ты меня уже достал!
Спрятав голову в плечи, Ваня сел на лавочку, и сжался, точно воробей от холода.
— Отвечай, — Макс размахнулся.
— В общем-то, не очень.
— Не очень?!
— Нет, я, конечно, не так выразился, — плохо, конечно.
— Плохо?
— Ну, я не знаю, как еще сказать…
— Сказать надо так: убить его надо.
Косо глянув на звереющего Макса, Ваня поторопился:
— Конечно, правильно, его убить надо. — И поднялся со скамейки.
— Сядь, — приказал Макс. — Убьешь Никаныча — долг простим, не убьешь — за тобой штука баксов… — и, размахнувшись, Макс кулаком въехал Ване в грудь.
Повалившись на землю, глубоко дыша, Ваня еле выдавил:
— За что?!
— Чтобы помнил. Пиши расписку.
— Какую расписку?!
— Опаньки, — развел Макс руками, — а деньги кто, я, что ли, должен? Встань.
Ваня встал, и крюком, с левой, Макс въехал кулаком в Ванину печень. Сев на землю, Ваня, задыхаясь, заплакал:
— Не надо! Не надо бить.
— Садись, — предложил ему Муся и перевернул тот самый тетрадный лист, на котором велся счет, положил его перед Ваней. — Садись и пиши.
— Не понял, что ли? Садись, пиши! — Максов голос прозвучал более доходчиво.
Поднявшись, Ваня сел за стол, взял авторучку и, всхлипывая, стал писать под диктовку Муси: «Я, Мамкин Иван, в честной игре проиграл Абрамову Дмитрию одну тысячу долларов. Отдам в течение трех дней. Если не отдам, то я отсосу у него, и он трахнет меня в жопу».
— Число и подпись.
— Вот и мило, — бережно свернув лист, Муся положил его себе в нагрудный карман рубашки, сел напротив Вани.
— Не плачь, ты же пацан. Замочишь Никаныча, расписку верну тебе.
— Меня же посадят.
— Да, брось ты. Скажешь, что он тебя домогался — мы подтвердим, и никто тебя сажать не будет, а наоборот, героем сделают.
— Правда?
— Конечно, правда, истинная правда.
— Ну, что, пацаны, — обратился Муся к остальным, — в козла, в дурака?
— В секу, — первым пискнул Абрамчик.
— В се-э-эку-у-а-ха-ха-а, — смехом взорвался Макс.
— В секу, в секу, в се-е-е-ку, — на перегонки блеяли, визжали, стонали Макс и Абрамчик. Муся, лишь беззвучно улыбался, а Ване хотелось вновь разрыдаться… Но нет. Он теперь крепился. Нельзя ему было плакать, никак нельзя. Пацан он, и поступок должен совершить. И думал он примерно об этом, но думал как-то сумбурно, хаотично. Мысли его, то забегали вперед, и Ваня уже видел зарезанного Никаныча; то выдавали желаемое за действительное, рисуя поверженного Абрамчика с пачкой денег в руке, стоявшего перед Ваней на коленях, протягивавшего ему пачку денег и ревущего: «Я больше не буду играть в карты, забери все мои деньги, а я пойду в тюрьму»; то беспощадно возвращали Ваню в настоящее. И здесь, во всей красе, представало счастливое лицо Абрамчика, петухом оравшего: «В секу-ка-реку».