тайно.
Повернувшись ко всем спиной, я усмехнулся; я был абсолютно уверен, что лучшее место, куда я могу спрятать мои деньги, — кресло. Им придется порвать в клочья это кресло, чтобы достать деньги. А я услышу, как они будут его рвать. Я… все… услышу. Я стал аккуратно запихивать деньги в кресло, открыто косясь на Макса. «Я все услышу», — беззвучно бормотал я, глядя на этого все более неприятного мне человека. Какой же он отвратительный… С облегчением я уселся в кресло. Макс сидел напротив, на диване.
— Ну чего вот ты на меня смотришь? — произнес я, с усмешкой глядя в его худое небритое лицо. — Я ведь все услышу.
Макс молча поднялся и вышел из комнаты.
— Я все услышу, — шептал я, перебираясь на диван. Лег на спину и, подложив под голову руки, с удовольствием потянулся. Никогда в жизни мне не было так спокойно. Я все услышу. Все… услы… шу.
— Деньги! — первое, что я вспомнил, вскочив с дивана. Сквозь шторы настырно пробивалось яркое солнце. — Деньги! — прошептал я, бросившись почему-то не к креслу, а в прихожую.
Дверь была приоткрыта; распахнув ее, я выглянул на лестничную площадку. Простоял так, наверное, целую минуту, — нагишом, вслушиваясь в тишину подъезда. Наконец захлопнул дверь, запер ее ключом, который торчал в замке.
Внимательно осмотрел квартиру. Я был один. С какой-то все возрастающей тяжестью во всем теле, с нехорошим предчувствием подошел к креслу.
Денег не было.
— Я так и думал. — Усмехнувшись, я упал в кресло. Денег в кресле нет, это факт. — Все-таки не услышал, — сказал я, вновь усмехнувшись. И лишь сейчас заметил, что журнальный столик почти пуст. Только две бутылки: тот самый Remy Martin и недопитая бутылка Miller. — Они… эти… Они забрали все!!! Тут же стояло не меньше десяти бутылок! — А вот это меня разозлило. И больше чем разозлило — в бешенство привело. — Крохоборы! Им денег мало?! Какого черта я их не выгнал?!! — вскричал я, вскочил и тут же рухнул обратно в кресло. — Почему я их просто не выгнал? Просто взял бы и выгнал. — Я ясно вспомнил, как прятал деньги. От этого стало даже смешно. Я смеялся беззвучно, долго, до боли в животе. Отдышавшись, взял Remy Martin, глотнул. — Почему не выгнал? — говорил я уже равнодушно, бессмысленно, точно впервые разглядывая свою комнату. Пол был жутко затоптан. От этого стало совсем тоскливо. Сижу голый в кресле, кругом грязь, бардак, презервативы… Бр-р… Брезгливо поморщившись, я, не медля более, оделся и вышел вон из квартиры.
Пока спускался по лестнице, шарил по карманам: какая-то мелочь от сдачи… Была недопитая бутылка коньяка, мелочи хватало еще на бутылку-другую дешевого портвейна, все-таки… Все-таки не так уж и плохо, думал я, выходя из подъезда. День, как специально, был хорош: под утро прошел дождь, свежо и яркое солнце — лучшего и желать нельзя. Главное — ни о чем не вспоминать. Морозов. Главное — о