...
Пусть боги смотрят безучастно
На скорбь земли: их вечен век.
Но только страстное прекрасно
В тебе, мгновенный человек!
(«Служителю муз»)
И когда в последние годы перед его поэзией распахнулись дали времен и пространства Вселенной, когда его стихи вобрали в себя и путь, пройденный человечеством на Земле, и путь, проделанный им вместе с Землей в космосе, перед ним не могла не встать снова проблема ценности жизни и всего человечества, и отдельного человека. Не исчезает ли она перед лицом мировых бездн? Как не растеряться перед лицом бесконечного движения, перед грандиозностью мира? Где найти точку опоры? Недаром страх и растерянность так часто сопутствовали новым научным открытиям. И вот оказывается, что эту точку опоры — «где стать» — Брюсов, которого обвиняли в релятивизме, в космизме, в недостатке человечности, находит на Земле, в самом обычном окружении и в делах человека, в неповторимой индивидуальности существования:
...
И поклонникам кинув легенды да книги,
Оживленный, быть может, как дракон на звезде,
Что буду я, этот — не бездонное ль nihil,
Если память померкла на земной борозде?
(«Nihil — Ничто», 1922)
...
Смысл веков — не броженье ль во тьме пустой?
Время, место — мираж прохожий!
Только снег, зелень трав, моря мантия,
Сговор губ к алтарю Селены —
Свет насквозь смертных слов, пусть обман тая,
Нам наш путь в глубину Вселенной!
(«Pou stô — Где бы стать», 1922)
23. «Где вы, грядущие гунны…» (тема революции в поэзии Брюсова)
Брюсов принял революцию. Это был серьезный шаг для поэта, когда большинство собратьев по перу оказались по другую сторону баррикад. Наверное, это решение было заложено в Брюсове изначально. Он был воспитан на произведениях Н. А. Некрасова и Д. И. Писарева. С детства Брюсову прививалось материалистическое мировоззрение, интерес к естественным наукам, атеизм, вера в великое предназначение человека. «От сказок, от всякой «чертовщины» меня усердно оберегали, — вспоминает Брюсов, — зато об идеях Дарвина и о принципах материализма я узнал раньше, чем научился умножению. Нечего говорить, что о религии в нашем доме и помину не было… после детских книжек настал черед биографий великих людей… Эти биографии произвели на меня сильнейшее впечатление: я начал мечтать, что сам непременно сделаюсь великим…»
Такие начала воспитания сказались на всем дальнейшем жизненном и творческом пути Брюсова. В самом начале века Брюсов сочувствовал тем, кто хотел изменить существующий порядок вещей. Пафос революционной ломки отжившего, прогнившего строя слышится во многих тогдашних строках Брюсова: «И песня с бурей вечно сестры» («Кинжал», 1903).