Сколь тернист, нелегок и в то же время исторически обусловлен путь к такому человеку, — об этом свидетельствует судьба Морозки. Сюжетными линиями Левинсона и Морозки начинается повествование; затем они то расходятся, то через несколько глав пересекаются вновь, наконец, развиваются параллельно и венчают повествование.
Для раскрытия образа Левинсона — личности, во многом сложившейся к началу описанных в «Разгроме» событий, — автору достаточно несколько ударных моментов; история же Морозки потребовала целой серии эпизодов. Двенадцать из семнадцати глав так или иначе связаны с последовательным выявлением перемен, которые, назревая в чувствах и мыслях бывшего шахтера, ведут к развитию его самосознания и духовному возрождению.
Морозка — представитель широких народных масс, он — активный участник жарких сражений.
Под конец повествования мы расстаемся со смертельно усталым героем, когда перед желанием отдыха отступают назад «даже самые важные человеческие мысли», но именно в эти минуты Морозка предстает человеком, до конца осознающим свой высший партизанский долг. Поэтому так естествен его трагически прекрасный подвиг: посланный в головной дозор Морозка ценой собственной жизни предупреждает отряд о казачьей засаде.
Морозка совершил то, что был обязан сделать впереди ехавший Мечик — другой дозорный. Воспитанный буржуазной средой, он не мог проникнуться силой революционных идей, не мог понять революционного гуманизма. Мечик располагает большими возможностями воспитать в себе революционера: он грамотен, быстрее осмысливает происходящее, у него первоначально существовала романтическая жажда подвига, но партизанская карьера закончилась предательством и бегством. Таким образом, в период решающей схватки двух миров происходит не только отбор, переделка человеческого характера, но и решительный отсев из пролетарского лагеря инородного материала.
Фадеев, рожденный суровым временем революции и гражданской войны, сумел отразить и правдиво показать его в своих произведениях. Хотим мы того или нет, его нельзя «вычеркнуть» из истории русской литературы. Это наше наследие, которое мы должны знать.
41. Развитие жанра антиутопии в романах «Мы» Е. Замятина и «Чевенгур» А. Платонова
«Будущее светло и прекрасно», — писал в своем романе «Что делать?» идеолог русской революции Н. Г. Чернышевский. С ним соглашались многие русские писатели прошлого столетия, создавшие свои варианты социальных утопий, а именно: Л. Н. Толстой и Н. А. Некрасов, Ф. М. Достоевский и Н. С. Лесков. XX в. внес в этот хор писательских голосов свои коррективы. Сама историческая действительность обусловила появление многих произведений в жанре антиутопии как в русской, так и в зарубежной литературе (Дж. Оруэлл, О. Хаксли).