– Извини, – сказал Фай.
Вместо ответа Сеймур взял Фая за руку и потянул к себе. В маленьком боксе некуда было отступать. Фай сел рядом с ним.
– Слушая тебя, понимаешь, что смысла у жизни все-таки нет, – проговорил Сеймур, расстегивая на себе китель. – Но он может быть назначен. В зависимости от допустимых нами степеней свободы… Я думал, ты тихоня, Фай. И заучка. А ты стал совсем другим…
За двенадцать лет семейной жизни Фай ни разу не изменял партнеру. И никогда не интересовался фактической верностью Маленького Ли. Даже когда они ссорились, по месяцу не разговаривали друг с другом и спали, отвернувшись каждый в свою сторону. Одежда верхнего таю упала на пол. Фай облизнул сухие губы. Хоть Маленький Ли и был моложе Сеймура почти на десять лет, но сравнивать их было все равно, что сравнивать воробья и райскую птицу.
– Ты не совсем правильно меня понял, – попробовал уклониться Фай.
-- Правильно, неправильно… Я давно один. Я не очень пьян и не то, чтобы изголодался. Мне просто год не с кем поговорить. Некого обнять… Останься. Ты не пожалеешь…
– А ты? Не пожалеешь?..
Сеймур наконец-то улыбнулся, прикрыв пальцами выбитый зуб.
Следующим утром, едва розовая рассветная дымка расплылась над восточным горизонтом, тот таю, что был беременным неизвестно от кого и бит за это Фаем по щекам на площади в центре поселка, и Маленький Ли вместе с ним сели в рыбачью лодочку, причалившую к пристани со свежим уловом, и сбежали с острова Бо.
* * *
Наконец-то скобки были сняты, присоски отлеплены, и даже мерзкая веревочка, из-за которой Дин переживал больше всего, извлечена на свет. Государь дал Дину с собой мешочек с “леденцами”, объяснил, куда их прикладывать и где нажимать, чтобы лекарство вошло под кожу, и написал бумажку с домашним адресом своего собственного врача (зачем ему-то врач, не понял Дин, при таких возможностях), господина Эргора – на случай, если станет плохо ночью, или еще случится что.
Вчера, на шестой и последний день своего пребывания во внутренних покоях, Дин сыграл с новой государыней в королевское войско. Он уже называл эту женщину государыней, потому что все было ясно без расспросов, объяснений и объявлений при дворе. Днем Дин расставил на доске простую игру “город”, и на половину стражи ушел по делам. Когда вернулся – обнаружил на прежнем месте расстановку “войско”. Это была не проба сил, а очевидное приглашение воевать всерьез. Дин пошумел немного в центральной комнате, она услышала, вышла, и они стали играть. По-таргски она не говорила, но, вроде бы, понимала, о чем речь. Дин для начала кинул хитрую приманку. Поддался и честно признался в том, что поддался. В поддавки она обыграла его мгновенно. Вторую игру, сыгранную по-настоящему, Дин, лучший мастер королевского войска в Столице, к ночи едва сумел свести вничью. И подумал, что Тарген погиб. Или вознесся. Но лучше бы ни того, ни другого с ним не происходило. Когда в государстве нет времени, а просто все идет своим чередом, это для государства предпочтительней всего. Потому, что времена преходчивы, и каждое “новое время”, являясь под предлогом перемен, водит, словно ведьма в лесу, то по кругу, то в болото, и когда ты такой дорогой выйдешь к сказочному кладу, и выйдешь ли, написано в гадательных книгах, да гадателей в смутный день всех на собственных кишках перевешали за то, что те наобещали жуть и чуму.