Сегодня мы, «бездумно» отдав попавшему в беду, может быть, даже последний кусок хлеба, от которого, возможно, зависела наша собственная жизнь или жизнь наших детей (таким категоричным был этот механизм общественного благополучия в те далекие времена — сильнее инстинкта самосохранения и сохранения потомства), мы быстро рассчитываемся с этим «кошмаром» прошлого и возвращаемся в «светлый» мир сознательного общественного бытия, где, быстренько подсчитав убыток, можем даже забрать обратно пожертвованное или ищем оправдательные разумные аргументы своей, как мы теперь считаем, «глупости». Сознание позволяет, в отличие от милосердного общения, быть индивидуально счастливым даже во время чумы, если она тебя и твоих близких не коснулась. Пир во время чумы охраняет наше сознание, не пропуская сюда диктат подсознательного милосердия. Если оно на мгновение и вырвется на свободу, то сознание тут же накидывает на него узду «здравомыслия».
Есть еще один момент, который требуется подчеркнуть. Акт милосердия не начинается и не кончается одним человеком. Есть другой полюс — обездоленный. Все, что мы говорили до сих пор о нем, сводилось к одному: он — попавший в беду человек, который как член общества свидетельствует о его неблагополучном состоянии. Вопрос — почему попал в беду — тоже интересный, но сейчас мы зададимся другим вопросом: почему именно этот, а не другой обездоленный провоцирует наше подсознание выйти из-под контроля сознания? Почему не сознание, а подсознание проводит идентификацию человека и нищего? Если бы в этой процедуре участвовало сознание, современному человеку было бы легче. Он бы с легким сердцем и с такой же легкой совестью мог придумать сотни-тысячи причин и оправданий, чтобы не расстаться с тем самым грошом, не говоря уже о более солидных жертвах. Например, отложил бы дело благотворительности до дня зарплаты или пока не исполнится какое-либо желание, не пройдет какая-либо опасность. Сознание сумело бы найти аргументы против совести, которая срывает сознание, оголяя подсознание с его способностью к непосредственному духовному контакту — милосердию.
Вспомним ситуацию: милосердие спонтанно возникает, когда человек понимает подсознанием или подсознательно видит в попрошайке себя. Но нормальный человек не может с протянутой рукой просить милостыню, это чрезвычайно тяжело, ибо в обществе это не принято. Если бы мог, то стал бы таким же попрошайкой и никакой боли не испытывал. Все дело как раз в этом. Прохожий и просящий милостыню нищий по разные стороны общественно среднего стыда, чувства стыда. Нищий настолько уже унижен, что оказался за порогом стыда. Стыд — роскошь благополучия, присутствия жизни в рамках культурного бытия. Великий Гегель как-то заметил, что «в стыде именно заключается отход человека от своего природного и чувственного бытия. Животные, не дошедшие до того отхода, не знают поэтому стыда»