. Подсознательный резонанс милосердия срывает стыд, имитирует попрошайничество, оголяет мое единственное человеческое начало и умение быть единым с себе подобными, делает меня милосердным, что с позиции сознания бессмысленный поступок. А что бессмысленно, то с позиции «умного» человека глупо, ненормально, в интеллектуальном смысле бесстыдно. Став таким, я могу совершить бесстыдный поступок по отношению к себе подобному — дать ему милостыню, безвозмездно отчуждать от себя что-то. Между нами происходит общение за пределами стыда: я — безвозмездно (бесстыдно) отдаю, дарю, угощаю, он — безвозмездно берет, паразитирует. В этом поступке человек перестает быть современным, разумным общественным субъектом, он становится снова абстрактным «человеком вообще», образующим ядро духовного бытия любого человека любой эпохи и любого общества на любой временной точке истории. Сделав пожертвование, принося жертву прошлому человечества, отдав дань тому, с чего люди когда-то начались, человек современный возвращает себе настоящее социальное время. Вместе с этим возвращаются трезвость мысли, практическое разумение, утилитарные ценности, конкретные бытийные смыслы, стыд, корысть, расчет и т. д. — все атрибуты умного общественного человека.
Боль милосердия — это боль стыда, оставленного без своей разумной социальной опоры. Просящий шагнул за черту асоциальности. Вспомним совет Воланда Маргарите Николаевне: «Не просите! Никогда и ни у кого не просите!» Смысл этого совета сатанинский: сохраняйте благоразумные свои глупости, не теряйте своей исторической ограниченности, не провоцируйте милосердие. Превращение прохожего в просящего милостыню нищего есть отчуждение социальной ограниченности, конкретности, стыдливости живой разумной души. Неудивительно, что это болезненно, ибо современный человек вжился в эту конкретную культурность, спрятав в тайники подсознания свою исходную гуманистическую сущность — способность милосердия. Абстрактный (в этом смысле — идеальный) человек оказался окутанным толстым слоем тысячелетней культуры. Милосердствующий оказывает помощь не просто тому, кого пожалел (жалость тут не при чем, она из области разумного бытия), а именно просящему милостыню. Просить помощь и просить милостыню — вещи абсолютно разные, даже противоположные. Уподобление кому-то другому не вызывает боли, мы постоянно этим занимаемся, стараясь быть похожими на известных политиков, писателей, ученых, актеров, учителей, понравившихся знакомых, друзей и т. д. А уподобление тем, кто там, по ту сторону, означает «смерть» моей социальности, моего разумного бытия, разумно понимаемого человеческого облика. Здесь превращение в далекого совершенно дикого предка, который стоит на старте истории культурного накопления гуманистических средств общения и коллективного выживания. Современному человеку невмоготу снова оказаться в начале истории, там, откуда он бежал все эти годы, десятилетия, столетия, тысячелетия истории человечества. Именно от этой перспективы снова оказаться у истоков истории откупается милостыней современный человек, откупается от своего филогенетического прошлого, который вдруг актуализировался в современной повседневности. Обездоленный, вышедший на улицу попрошайничать, стал уже вне современного общества, он выпал из него, он стал