Я мог бы сказать ему, что меня уже поздно защищать. Мог бы рассказать полиции множество вещей, однако никто не хотел меня слушать. Но я пытался. Я говорил им о том, что раньше Энни нередко выскальзывала из дома и шла за мной, когда я уходил гулять со своими приятелями, и что я не раз возвращал ее назад. Полицейские кивали и делали заметки в блокнотах, но толку от этого не было никакого. Они знали, что Энни выскользнула из дома, но не знали, куда она отправилась.
Единственное, чего я не мог им сказать, – это правды, во всяком случае, всей правды. Просто потому, что мне никто не поверил бы. Я не был даже уверен, что сам себе верю.
С каждой секундой, с каждой минутой и с каждым часом мой ужас и чувство вины росли. Никогда я не ощущал себя таким трусом, как в те сорок восемь часов, которые заняли поиски моей сестры. Во мне боролись страх и совесть, разрывая меня изнутри. Не уверен, кто бы в этой битве вышел победителем, если бы не произошло невозможное. Я перевернул страницу:
Пропавшая восьмилетняя девочка найдена – родители вне себя от счастья!
Когда Энни вернулась, я как раз стоял на кухне и готовил для родителей тосты. Хлеб был черствым и слегка тронутым плесенью: в магазин никто не выходил с прошлой недели. Соскоблив плесень, я сунул хлеб в гриль. Впрочем, я мог бы этого и не делать. Они все равно к нему не притронутся, и мне придется выбросить его в мусорку вслед за едой, не съеденной ими вчера.
Раздался стук в дверь. Мы все подняли глаза, однако никто не сдвинулся с места. Три удара. Означало ли это какие-то новости? Для нас эти удары в дверь прозвучали подобно азбуке Морзе. Тук-тук-тук. Добрые вести или дурные?
Первой не выдержала мама. Возможно, она была самой смелой из нас, а возможно, у нее просто не было больше сил оставаться в неведении. Оттолкнув стул, она нетвердым шагом побрела к двери. Отец не двинулся с места. Я выплыл в коридор вслед за мамой. По дому разносился запах подгоревших тостов, но ни один из нас даже не двинулся для того, чтобы вынуть их из гриля.
Мама открыла дверь. На пороге стоял полицейский. Я не слышал его слов, однако увидел, как мама пошатнулась и схватилась за дверной проем. Мое сердце замерло. Я не мог даже вдохнуть. И тогда мама повернулась ко мне и закричала:
– Она жива! Они нашли ее! Нашли нашу малышку!
Мы вместе отправились в полицейский участок (тогда в Арнхилле еще был свой), втиснувшись на заднее сиденье сине-белой полицейской машины. У мамы с отцом в глазах стояли слезы облегчения, а я потел от напряжения. Когда мы выходили из машины, мои ноги подкосились, и отец подхватил меня за руку.