В общем, у меня, конечно, еще родилось подозрение, что виноват стакан воды, который она на себя пролила, а я, как истинный мужлан неотесанный, воспользовался и рассмотрел все. Вот совсем все! Но я же не виноват, в конце концов, что у кого-то руки не из того места?
Короче, к Громовой лезть было опасно. В итоге мы разбежались каждый по своим углам.
В своей спальне я сразу лег в кровать, некоторое время переключал местные каналы, пока не наткнулся даже на пару русскоязычных. Благо, арендодатели не поскупились на спутниковое ТВ.
В родной стране все было как всегда: все хорошо, мы победим. Стоило вернутся на внутренние каналы США – новости менялись полярно, и побеждать собирались уже они. Хотел уже поискать какой-нибудь фильм, как зазвонил телефон.
Очередной незнакомый городской номер. Неужели Селиванов все никак не успокоится?
– Ты время видел, олух? – подняв трубку, нагло заявил я.
Мимолетная пауза, сменившаяся длинным вздохом.
– Не знаю, за кого ты меня принял, сын, но здравствуй! – прозвучал мамин голос, и на мгновение я ощутил укол совести. Паршивенько вышло, особенно если учесть, что последний раз мы созванивались с ней… м-м-м… неделю назад, когда она позвонила из Норвегии.
– Здравствуй, мама, – теперь уже я выдал в трубку. – Как дела?
– Да вот. Решила узнать, как твои. Сегодня утром созвонилась с отцом, и он поведал, что по счастливой случайности ты сейчас тоже в Нью-Йорке. Как и я! Мы могли бы встретится где-нибудь. Погулять, поговорить как мать с сыном.
Я шумно откашлялся. М-да… Вот не хотелось бы. Совершенно… При всей моей любви к ней.
– Ты заболел? – поинтересовались с той стороны.
– Нет, мам. Просто… В общем, я очень занят тут. Учеба отнимает все мое время и, наверное, не получится встретится.
– Глупости! – отрезала она. – Мне-то лапшу на уши не вешай. Мы с Гельмутом…
– Понятно, – перебил я. – Тогда тем более не встретимся, если ты со своим вот… этим вот.
– Ты ничего не понимаешь! Твоя мать не могла продолжать запирать себя в четырех стенах, после того как ее бросил отец ради…
В голосе мамы скользила нескрываемая злость и обида. Да и было, надо сказать, за что. Батя поступил как последняя сволочь, собрав в один из дней шмотки и свалив в какой-то молодой аспирантке. Это был не просто удар в спину ножом, а разрывная граната в самое сердце любящей его на то время жены и десятилетнего сына.
И пусть прошло больше десяти лет, рана в душе матери не зажила, и каждый раз, когда тема касалась их разрыва, она могла сорваться. Поэтому я поспешил перевести разговор.
– Так что вы там с Гельмутом? Какие у вас дела в Нью-Йорке?