В коридоре меня встретила Юлия.
— Толя, — робко позвала она.
— Ты идешь?
— Я не могу, — Юлия оглянулась на отца, возникшего на пороге, и повторила: — Не могу…
Она хотела еще что-то сказать, но, не дослушав, я рванул дверь, выскочил на площадку и, бухая окаменевшими каблуками о лестничные ступени, помчался вниз…
4
Домой я вернулся в третьем часу ночи. В комнате был один Вадим. Миня еще со вчерашнего дня завалился в какую-то компанию с какими-то Лидочками, Валечками, Ирочками. Веселый и общительный был он, Миня, бренчал на гитаре, пел — одним словом, был душой общества, всех этих Лидочек и Валечек любил, тратил на них зарплату и никогда их не путал. На тумбочке Вадима стояла початая бутылка шампанского и большой грудой лежали шоколадные конфеты.
— Давай, Толька, за Новый год, — предложил Вадим.
Я присел на край кровати, смотрел на Вадима, как он наливает шампанское, и вдруг подумал, что за полгода, прожитые рядом с ним, ни разу не поговорили по душам. По правде сказать, и времени не было. После работы Вадим уезжает в вечерний институт, где он учится на строительном факультете, возвращается поздно, когда мы уже спим, утром встает раньше всех, ведь он бригадир, он должен до нашего прихода принять смену, подготовить инструмент.
— Ты любил когда-нибудь, Вадим? — внезапно спросил я.
— Однажды на Тверском бульваре я встретил девушку, — не сразу ответил Вадим. — Она была в белом платье.
— И что?
— И все. Она смотрела на меня так, словно ждала, что я сделаю. Мне надо было взять ее за руку и увести. Мне кажется, что она была студентка, а может, выпускница десятого класса. У нее были длинные темные волосы и детские беспомощные глаза.
— Увел?
— Нет.
— Почему?
— Не знаю, — помолчав, ответил Вадим. — Теперь я об этом жалею. С Новым годом тебя!
Я вдруг начал рассказывать Вадиму о Юлии, о нашей сегодняшней встрече, о Петре Ильиче, о разговоре с ним и о том, каким жалким я казался сам себе в его большом кабинете. Вадим не перебивал, крутил стакан в пальцах, слушал.
— А она, значит, не пошла? — спросил он, когда я умолк.
— Не пошла.
— Бывает.
— Ну ладно, он крупный инженер, светлая голова, у него кабинет с лепным потолком и много денег. Плевать я на него хотел! В его годы я, быть может, министром буду!
— Может, и будешь, — согласился Вадим. — А вообще-то… Если у вас настоящее, то все будет хорошо.
В этот момент из комнаты, где жил Серега Червонец с дружками, донесся звенящий женский крик, хриплый Серегин голос, что-то там упало, посуда какая-то. Крик повторился. Вадим встал и пошел к двери. Следом за ним в коридор вышел и я. Вадим громко постучал, и, видимо услышав стук, снова закричала женщина. Вадим саданул плечом дверь, крючок сорвался, и в глубине комнаты, заваленной пустыми бутылками, окурками и остатками еды, мы увидели спину Сереги. В углу, вжавшись в него, стояла бетонщица Люся. Люся Пусик, как звали ее на стройке, заплаканная, пьяная и испуганно-злая. Серега оглянулся: