Путь до города показался мне как никогда долгим, хотя знакомый шофер вел самосвал на предельной скорости: дорога была ровная, ее давно уже занесло толстым слоем снега.
3
«Что я скажу? Во-первых, здравствуй. Впрочем, мы уже поздоровались по телефону. Что же? А ты располнела, или нет, похудела, или не изменилась. Да, много воды утекло… Как ты живешь? Хорошо. И я хорошо. Мы оба живем очень хорошо. Кстати, почему мы не вместе? Ладно, замнем для ясности, как говорят мои новые друзья-монтажники. Давай посидим, посидим и помолчим. Видишь, за окошком снег, за окошком люди, за окошком небо. И скоро придет твой муж. Чего доброго, он устроит сцену, или драться полезет, или всю ночь не даст тебе спать, ревнуя. Я лучше уйду! А то давай — со мной! Сразу, сейчас, как в омут! Пальтишко на плечи, Аленку в охапку, а?!»
Так, взвинчивая себя и одновременно смеясь над собой, думал я, идя к дому Юлии. Вот и он, стандартный кирпичный дом на бетонных сваях, между которыми, не сгибаясь, может пройти человек, и свищет ветер, и метет снег. Может, выпить для храбрости или вообще махнуть на все рукой?
Дверь открылась сразу, едва я прикоснулся к кнопке звонка. Юлия отступила, пропуская меня вперед.
— Холодно?
— Ветерок.
— Я увидела тебя в окно.
Скинув пальто, я глянул в зеркало и расчесал волосы пятерней.
— Ты, как всегда, без расчески, — рассмеялась Юлия, словно мы не виделись всего каких-то несколько дней.
— Потерял.
— Проходи, — пригласила Юлия.
В двухкомнатной квартире, уставленной мягкой мебелью, было тепло и уютно. На журнальном столике стояли бутылка коньяка, хрустальные рюмки, серебряный кофейный набор и лежала открытая коробка шоколадных конфет.
— Курить можно?
— Кури. Но вначале выпьем за встречу.
— Как ты узнала, что я в Полярном?
— Встретила тебя на улице. Ты шел, глазел по сторонам, прошел совсем рядом, чуть не наткнулся.
— Ты была не одна?
— Втроем.
Выпили, и Юлия смешно и знакомо сморщила нос. У нее были удивительные руки, очень нежные, тонкие в запястьях, с длинными гибкими пальцами, они обвили рюмку, словно змейки. У нее были удивительные губы, пухлые и яркие, как у только что проснувшегося ребенка, и глаза с затаенной, устоявшейся тоскливинкой были тоже удивительно милые.
— Ты совсем не изменился.
— Ты тоже.
— Рассказывай же!
— О чем?
— Как жил? Чем занимался?
— Жил… Нормально жил.
— Где?
— В разных местах.
Мы замолчали, не зная, что сказать. Вроде обо всем поговорили, оба живы-здоровы, оба не изменились.
— Ты не женился?
— Нет.
— Что ж так? Девушек разве мало?
— Какая-то ерунда получается, — закуривая, сказал я. — Что-то не так и не то мы говорим.