Война кончилась, и мы с нетерпением начали ждать победителей. Первым из нашего дома дал о себе знать Михаил Ильич Харитонов. Он прислал большое письмо. Читать Аннушка не умела и обычно приносила письмо моей маме. Мама взяла письмо, распечатала и сказала:
— Странно… — Встретив вопросительный взгляд Аннушки, она пояснила: — Почерк другой.
— Я же говорю — не он пишет! Уж очень ладно у него выходит. «Уважаемая супруга…» Он и слов-то таких отродясь не слыхивал. И буковки маленькие, одна к одной. Не углядишь.
Аннушка не раз говорила, что письма пишет не Михаил Ильич, но мать на это отвечала так: «Возможно, и не он. Возможно, его адъютант. Как-никак майор!» И Аннушка успокаивалась.
— Странно…
Аннушка заглянула в исписанный лист.
— Его рука, — сказала она уверенно. — Буквы что колеса. Я неграмотная. Ладно. Но и он недалеко от меня ушел. Четырех лет не учился. Читай, Ольга.
И мать начала читать.
— «Добрый день или вечер! Здравствуйте, дорогие родные супруга Анна и дети Николай, Иван, Василий, Павел, Владимир, Зоя, Тамара, Галина и Анютка, а также все родные и знакомые. С огромным приветом и массой наилучших пожеланий к вам ваш муж и отец Михаил. Во первых строках своего письма сообщаю, что жив, здоров, чего и вам желаю ото всей солдатской своей души. Сердечно благодарю за письмо, которое я получил в Берлине у Бранденбургских ворот. Его принес мне мой адъютант и сказал: «Вам письмо, товарищ майор». Очень рад, что все вы живы и здоровы и живете хорошо.
Город Берлин разгромлен, и народу в ем живется худо, особенно женщинам и детишкам в смысле питания. Мы, конечное дело, им помогаем. Вот и теперь мой адъютант пошел узнавать насчет полевой кухни. Там варится каша. Насчет мануфактуры в Берлине хорошо. Она валяется прямо на улице. Но я строго-настрого запретил своим солдатам брать трофеи… Приказ есть приказ…
А теперь, Анна, поговорим сурьезно. У меня к тебе есть одно очень сурьезное дело. Ежели рядом ребятишки, отгони их прочь, потому что дело очень сурьезное. Сама-то ты читать не умеешь, я знаю, так скажи Ольге Муравьевой, чтобы шибко-то не трепалась. Мы с тобой, Анна, жили хорошо. Дай бог всякому. И дети у нас хорошие. Ни много ни мало жили — двадцать пять лет. Было у нас и плохое, было и хорошее. Всяко бывало. Уходил я воевать, а ты меня ждала-переживала. Три войны переждала — это непросто сказать. И слова худого я про тебя не слыхивал. Одно время, правда, крепко задумался я, почему да почему у нас нету деток. Ведь цельных, понимаешь, десять лет не было деток! Что я пережил, лучше молчать. А потом как прорвало. Что ни год — то сын или дочка. И не мог я нарадоваться на такое дело. Девятерых мне родила! Вот ведь как… Ну а теперь поговорим сурьезно.