Аннушка и не думала скрывать своей беды. Более того, она сама первая всем рассказывала про письмо и про «дохтуршу». Кто верил, что Михаил Ильич вернется, не посмеет бросить детей, а кто и не верил. Простой человек, плотник, а в какие люди выбрался! Теперь ему не для чего топором махать, деньгу зашибать. Ходи руки в брюки, на солдатиков покрикивай, а денежки сами собой посыплются. Особенно почему-то близко приняла к сердцу эту историю Тонюшка Лабутина.
— Из грязи да в князи! — кипятилась она. — Подумаешь, какой фон-барон! Майор! Тьфу! Вон у Саньки Лаврушкиной мужик-то ефрейтор, а не фордыбачит! Не бросает детей-то! Майор… Эко дело! Да хоть генерал. Поду-умашь…
И лишь Аннушка была уверена в своем муже.
— Придет, — повторяла она. — Куда денется? Ох и поглажу! Ну уж и поглажу… Поболе бы денег посылал из этого самого Херсона. И впрямь обносились детки.
И Аннушка начинала подробно объяснять, что она купит из одежды своим детям на присланные Михаилом Ильичом деньги.
На пристани
И в это июньское утро на пристани было много встречающих. Я пришел с Наташкой. Она давно просилась к пароходу, всерьез уверяя, что обязательно узнает среди приезжающих с фронта солдат папу. «Глупая, — говорил я, — наш папа погиб». — «Нет, — отвечала Наташка. — Ты не знаешь. Папа приезжает на пароходе и уезжает обратно». — «Почему же он уезжает?» — озабоченно спрашивал я. «Потому что ты к нему не подходишь, и он обижается». Это я-то не подхожу! Да я бы подбежал, подлетел, скатился по лестнице вихрем, я бы не знаю что сделал, если бы увидел своего папку! Но его не было. По скрипучей деревянной лестнице поднимались на берег незнакомые солдаты. Правда, однажды, сразу после Победы, сошел с парохода отец братцев Лаврушкиных да сын Заусаихи, жившей недалеко от нас. «Папа погиб», — повторял я. «Тогда для чего ты бегаешь на пристань?» — задавала вопрос Наташка, и я не знал, что ей ответить. Я тоже не верил, что папа погиб.
Мы пришли на пристань как раз вовремя: кособокий пароход «Бригадир», который мы прозвали «Бригадир Косая лапа», только что пришвартовался к широкой черной барже, и по лестнице, прыгая через три ступеньки, взбегал первый фронтовик.
Я пробился к лестнице сквозь толпу плачущих женщин и сказал сестренке:
— Смотри сама. Раз мне не веришь.
И Наташка стала смотреть. Она равнодушным взглядом провожала взбегающих на берег радостных солдат, совершенно не обращала внимания на выкрики и счастливые рыдания, которые то и дело раздавались у нее за спиной, неотрывно смотрела на берег, на деревянные ступени лестницы, по которым поднимались фронтовики. Иные из них были тяжело нагружены, а иные бежали налегке.