На кухню зашла беременная тетя Лида, и Манефа, выскочив из-за стола, подбежала к ней и обняла.
— Лидочка! Подружка ты моя! Живая… Лидочка… — Она погладила заметно округлившийся тетин живот и погрозила дядькам кулаком: — У-у, коты паршивые! Перестрелять вас мало!
Дядьки дружно захохотали. Они вообще делали все дружно: пили, ели, смеялись. Они были такие дружные, что иной раз после их отъезда мне казалось, что приезжали не много дядек, а один, здоровый, с огромными усищами, добродушный и шумный.
— «Русского»! — приказала Манефа. — Плясать хочу!
Отшвырнули стол в сторону, перевернулись и звякнули об пол граненые стаканы, зачернели на кухонном полу разводы пролитого спирта, но никто не обратил внимания на такую мелочь…
Захмелели бабы в тот вечер, напелись и наплясались вдоволь. И лишь Густенька была трезва. Она хлопала стакан за стаканом, каждый раз чокаясь с Левушкой, своим ухажером, который неизвестно когда пришел. Левушка тоже недавно приехал с фронта и в первый же день явился к Густеньке, и, видно, не прогнала его Густенька, потому что Левушка повадился ходить каждый вечер. Густенька беспрестанно курила, не пьянела, смотрела на пляшущих женщин трезвыми, расширенными глазами, а в лице — ни кровинки.
— Это по-нашему! По-гвардейски! — хвалил ее Левушка. — Это я понимаю! Это, можно сказать, зер гут!
На широкой Левушкиной груди звякали медали.
Два дня и две ночи гуляли усачи. Они перешли в мезонин, в две крохотные комнатушки, одну из которых занимала Манефа. Как ИТР, ей выделили отдельную, Манефа закончила автодорожный техникум. Она всю войну прошла шофером. Сменила шесть машин, всех их разметало по фронтовым дорогам, а Манефа уцелела. Два дня и две ночи стоял в нашем дворе «виллис». Мы залезали в кабину, попеременно садились за баранку и представляли, что мчимся по военным дорогам.
На третий день утром усачи сели в «виллис» и выехали за ворота. За рулем сидел Петюша-гармонист. На дороге он затормозил, и дядьки по очереди простились с Манефой. Они крепко трясли ей руку, целовали в губы и быстро отворачивались. Они по всем дорогам прошли вместе с Манефой и немало похоронили друзей на их обочинах. Они дали слово привезти Манефу домой на машине и слово свое сдержали. И теперь, прощаясь, они волновались.
— Вы знаете, какая у вас дочь? — приставал к Клавде капитан Самсонов. — Вы не знаете, какая у вас дочь. Она герой! Золотая она девушка. Вот кто! Мы за Машу… Эх! Что говорить…
Усачи снова уселись, и гармонист Петюша тронул «виллис».
Манефа стояла на дороге и махала пилоткой. Дядьки по грудь высовывались из машины и что-то кричали. «Виллис» мотало из стороны в сторону.