На поскотине бродили коровы. Пастух дедко Малиновский стоял на пригорке и был похож в своем длинном, до пят, брезентовом плаще на памятник.
— Вот так, паря, — словно уловив мысли инженера, сказал Келься. Немного помолчав, продолжал: — Я ведь тоже воевал. Вдвоем мы с Гаврилой на фронт махнули. С мужиком Вивеиным. Как он получил похоронку на пятого сына, так и засобирался. «Хоть, — говорит, — на одного поглядеть. Найду, — говорит, — я его там». Конешно, первым делом ко-мне. Так, мол, и так, решил я, однем словом, идти на фронт отомстить за своих сынов. А я ему: «Куда ты, туда и я». Ну и поехали. На передовую нас, правда, не пустили, но горюшка мы повидали тоже немало. Собирали мы, однем словом, мертвецов после боя. Идешь, бывало, и лежат они, бедные, один к одному, да все с зачесом. Лежат, как живые. И наши, и немцы. Ну, паря, всего и не обскажешь. Вот идем как-то, смотрим, лежит один немец. Белобрысенький такой, худенький. Живой. Спокойненько эдак на нас поглядывает. Гаврило подходит к нему, наклоняется и рукой показывает, хватайся, мол, за шею. А немец-то и стрельнул. И я, конешно, стрельнул, в немца, да где там… Гаврило уж и глаза закатил. А доложу я тебе — мужик был, каких, может, и свет не видывал! Силушка была у него неимоверная. Бывало, вся деревня на нас двоих с кольями, а Гаврило только посмеивается, рукава засучивает. А уж ежели хлобыстнет… Чего говорить! Выпимши, садил женку-то свою, Вивею, на ладонь да и нес по всей деревне. А деревня была не то что ноне — в два порядка! Три войны Гаврило прошел. На четвертой споткнулся. А ты говоришь.
Позади послышался треск мотоцикла. Ехала Катерина. Резко затормозив, она крикнула:
— Вячеслав Игоревич! Садитесь!
— Может, лучше мне за руль? — сказал Слава.
— Садитесь, садитесь! — засмеялась агрономша, хлопая по сиденью. — Не бойтесь. Не опрокину.
— Да я не боюсь. Опрокинемся-то вдвоем…
Агрономша весело рассмеялась, а Келься насторожился. Что-то неясное почудилось ему в словах инженера. Да и сам инженер как-то сразу посветлел, увидев Катерину, беспрестанно улыбался, показывая белые плотные зубы, сел осторожно, боясь дотронуться до агрономши. Мотоцикл взвыл и рванул с места. Келься увидел, как Слава обхватил талию Катерины руками. Мигом миновал мотоцикл околицу, взлетел на горушку и пропал.
Келься постоял немного, прислушиваясь к пропадающему гулу мотора, повернулся и зашагал обратно в деревню. Остановился он у дома бабки Вивеи. Бабка, вопреки его ожиданиям, не плакала. Некогда ей было плакать: она полола грядки.
— Эй! — окликнул ее дед. — У тебя колун-то где?