Таким образом, хашар прошел свой отрезок от места начала атаки до вершины стены быстрее, чем я рассчитывал. Или мне так показалось? Это надо будет учесть, но сейчас важно не это. Как там идет бой? Даже здесь, в каморке, мне были слышны вопли раненых, какие-то крики, рев, плач, визг, ор, мычание, звон железа, и перекрывающий все жуткий мат, который, а я знаю это не понаслышке, в конце концов, когда дело доходит до непосредственного столкновения (то есть, до рукопашной), всегда заменяет любой даже самый благородный воинский клич или призыв. Когда орешь и кроешь матом, то не так страшно.
Впрочем, похоже, что наверху шла не рубка, а безжалостное избиение хашара. Тела нападавших сыпались непрерывно, одно за другим, сбивая ползущих наверх и с размаху вдавливания и калеча тех, кто не успел увернуться от них внизу. Перемалывание бедных рабов шло быстро и вскоре у стен оказался конец хашара. Но тут что-то там наверху явно пошло не так. Какие-то вопли и мат еще продолжались, но их тон заметно изменился, и звона железа почти не слышно. Они что там, на зубы перешли, пальцами глаза выдавливают? Такое тоже иногда бывает. И стрелки почему-то резко усилили свою стрельбу, так что непосредственно монголы стали отступать назад к лесу. Да что там творится? Я рванул наверх.
Удивлению моему не было предела. Те рабы, что добирались до края боевой площадки… не умирали. Они бросали вперед оружие и им помогали забраться внутрь. Их ставили на колени, руки за спиной, но пока не связывали, а бросались затаскивать следующих. Снизу изредка прилетали монгольские стрелы, но их целью явно были уже не защитники крепости, а хашар, точнее та его часть, что все еще висела на стенах. Но таких за стеной оставалось все меньше и меньше, да и стрельбы с монгольской стороны заметно ослабла. Дело в том, что мои стрельцы успели собрать с рассерженных и отвлекшихся рабовладельцев неплохую дань их жизнями.
Такого я, конечно же, не предвидел. Оказалось, что во время боя на гребне стены мое воинство, как его и учили, работало как отлаженная газонокосилка. Не копья, так рассекающие удары меча, отправляли нападающих вниз как по конвейеру. Тех, кто «выпадал» внутрь, тут же добивали и оттаскивали в сторону, чтобы их тела не мешали защитникам крепости. Все это безупречно работало до тех пор, пока прямо на стене лицом к лицу не столкнулись дядя и родной племянник. Племянничек убивать дядю не стал, а крикнул ему, чтобы тот бросил оружие и упал на пол. Затем он, лежащего, оттащил к стене и поставил на колени. Спасенный стал орать что есть мочи тем, кто поднимался следом за ним, что, если кто-то не хочет умирать за степняков, пусть бросает свое оружие и сдается. Лиха беда начало. Его неожиданно услышали в этом гаме, причем как те, так и другие. Кто поддержал его теперь уж не узнать. Но иные стали кричать тоже самое на своем языке, иные — на своем, причем и нападавшие, и защищавшиеся. А потом и кричать-то ничего уже не требовалось, без крика все стало понятно.