) вошла в кабинет и действительно, терпела ужасную боль, без крика и стона — я хотела показать себя храброй и смелой -, но эту боль я запомнила! (
Это же надо — для лечения зубов не было анестезии!) Потом мне положили на зуб лекарство, похвалили за терпение и мученья закончились. Но в тот детский сад мама меня больше не повела.
Скоро мама определила меня в детский сад почти рядом с её работой, и в этот сад я ходила уже до школы. Он, конечно, был лучше прежнего, и воспитатели там были хорошие, и на дачу мы выезжали с садом летом, но питание было всё же однообразное, фрукты и свежие овощи были редкостью, да после лета мама вычёсывала мне волосы, полные гнид и поэтому остригали нас всех, чтоб не завшиветь. Вот там воспитательница рисовала мне за поведение красные или чёрные квадратики, и чёрных или смешанных было немало — всему виной было моё упрямство и строптивость. Но в то же время я с удовольствием ходила в этот сад, там было интересно. Читать по слогам я стала к шести годам, а до этого, уже зная буквы, взяла как-то школьную тетрадку, разрезала её пополам, наверно, чтобы было удобней в ней писать, вывела на обложке заголовок: Пушкин (!), но дальше дело не пошло — сочинять стихи не получилось.
В 1949 году я пошла в школу No244, что в Самарском переулке. Для меня это было огромное событие, ведь я уже давно мечтала о школе, и вот, наконец, я ученица 1"А», и я собиралась учиться только на отлично! Мама подолгу сидела со мной, выводя моей рукой
красивые буквы по чистописанию, учив писать по прописи, (и потом у меня был лучший в классе почерк), но в первой четверти я получала больше четвёрок, чем пятёрок (отметки начали ставить сразу), и я не была среди первых, кому разрешили с карандаша перейти на ручку с чернилами (я попала лишь во второй заход). Но постепенно, моим прилежанием и маминой помощью я вышла в число самых лучших учениц (школа была женская), а скоро стала круглой отличницей.
Я любила учиться, я любила делать уроки, я даже с удовольствием придумывала и рисовала в тетрадках по арифметике красивые бордюры, (так нам велели), разделявшие домашний урок от классного. Я находилась в доме одна, мама прибегала в полпервого дня, разогревала мне обед, оставляла кастрюльки с супом и кашей на тёплой с утра печке, закутанными в полотенце, и убегала на работу. Делая уроки, я слышала за окном, как играют во дворе ребята, мне хотелось гулять, но мама меня учила, что «сделал дело — гуляй смело», и я придерживалась этого правила, потому что оно отвечало моему желанию: быть лучшей, быть примером. Потом, часа в 4 вечера я выходила на улицу, а детей уже во дворе почти не оставалось — они в это время шли садиться за уроки, да зимой уже и темнело, мне было немножко жаль, но на следующий день я своего распорядка не меняла. Как-то в классе я обнаружила опечатку в букваре, которую до меня не заметили, и моя первая учительница Софья Акимовна (уже довольно пожилая), произнесла: «Двести лет тебе жизни, Люся»; а во втором классе я предложила решить задачку другим способом, и опять услышала то же её пожелание, вот оно мне очень и запомнилось.